– Ладно, ну а Трояк здесь при чем? – не понимает Андрей.
– При том, – добавляет Покровцев, – именно он руководил той операцией, как и вообще всей охотой на аль-Хази, а она длится уже лет семь. И для Трояка, и для майора нашего это дело всей жизни, а они как братья стали, или, скорее, как батя с сыном.
– Да уж… – качает головой Андрей.
Теперь понятно поведение Троякова – желчный полковник горит этим делом и очень ценит Мурзинова. Только от понимания ничуть не легче, скорее наоборот. Угораздило же попасть именно в эту операцию… Зная Трояка и его особое отношение к Огневскому, можно быть уверенным: в случае неудачи придется несладко…
Через два с половиной часа они выгружаются в Моздоке, в вечерних сумерках ждут вертолет до точки старта. Летняя жара, прожекторы аэропорта заливают светом пышные кипарисы. Андрею всегда нравилась южная природа – роскошная, гостеприимная, после родного Сахалина она кажется чем-то невероятным, чудесным. Вот только времени ею насладиться никогда нет, на юг Андрей приезжает воевать. Почему-то именно в этом добром климате люди больше всего ненавидят и убивают друг друга.
Стемнело, но жара непонятным образом усиливается. Огневский понимает, что весь мокрый от пота, а еще противно ноет голова, – и просыпается, видя перед собой белый потолок китайского поезда…
Когда он ложился спать, на верхней полке было довольно прохладно, поэтому укрылся не только одеялом, но и пуховиком. Да похоже, что, набрав скорость, поезд раскочегарил и систему отопления. А может, просто весь теплый воздух собрался под потолком, в любом случае сейчас парило как в бане.
Вокруг просыпались китайцы. Надевали шлепанцы, бегали за кипятком, чтобы заварить огромные порции лапши и термосы зеленого чая. Андрей взглянул на часы – о, так почти приехали!
31 декабря 2007-го Огневский вышел из поезда на огромный Северный вокзал китайской столицы. Пошел, как обычно, пешком – до места, где собирался остановиться, всего восемь километров, часа полтора ходу.
Пекин оказался куда теплее Маньчжурии – в районе нуля, но после жары вагона все-таки зябко.
Сам город поначалу оказалось сложно рассмотреть – в утренних сумерках гудели огромные стройки, освещенные призрачным белым светом, они загораживали все остальное. Интересно, во сколько на них начинают работу, если на рассвете уже все кипит? Да, летом же будет Олимпиада…