– Хази точно готов? – спрашивает Андрей.
– Точно. В паре метров от него ракета легла. И от майора нашего. Такой шар огня был…
Огневский медленно кивает. Голова и шея слушаются, а вот руки и особенно ноги – не очень. Полного паралича нет, пошевелиться получается, но только очень медленно. В голове периодически распускается алый цветок боли, но медсестра регулярно делает уколы, после них отпускает.
Следующую неделю Андрей в основном спит. Иногда, в короткие отрезки пробуждения, в мутном свете больничных ламп появляется толстая сестра, медицинский капитан или Покровцев. На них Огневский особо не реагирует.
Но вот телесные силы начинают медленно возвращаться. Все-таки организм крепкий, тренированный, да к тому же совсем еще молодой. Но с волей к жизни, не менее важной для выздоровления, сложнее. Осознание, что ты отправил на тот свет своего командира, периодически накатывает и не дает дышать.
Нет, Огневский знает, что поступил правильно, что исполнил приказ и выполнил боевую задачу. Аль-Хази, один из опаснейших террористов мира и злейших врагов России, мертв.
Но от этого почему-то не легче. Моральная правота не отменяет шока, ужаса от содеянного. Самое страшное воспоминание об операции – это не свистевшие вокруг пули, даже не момент взрыва. А то, как Андрей бросает черную коробку радиомаяка под ноги Мурзинову, обрекая того на сожжение.
А еще Огневского тяготит неясность – что с ним самим, с головой, которая вся забинтована и часто страшно болит.
– Товарищ капитан, я служить смогу? – спрашивает он того самого офицера медслужбы, оказавшегося его лечащим врачом.
– Сложно сказать… – угрюмо отвечает капитан, его фамилия Харитонов. – Обнадеживать не стану, у тебя там все серьезно. Сделаем что сможем.
А потом является Трояков. Медик оставляет их одних, полковник стоит у кровати Андрея и молча, без выражения смотрит на Огневского сверху вниз.
– Здравия жела… – по привычке начинает Андрей.
– Я тебе пожелаю! – ядовито шипит Трояк. – Ты что там за геноцид учинил, мерзавец?!
– То есть?.. – только и может выговорить Огневский.
– Я тебе дам «то есть»! Ты там такой пожар устроил, на полсела, а потом еще и лес загорелся… Нам за это правозащитники и пресса устроили кузькину мать! Уничтожил, можно сказать, поселение. А еще своего сослуживца Кистененко, а еще… – Трояк давится собственной яростью. – Ильдарыч! Ты командира своего убил, такого человека! Ты одного искусственного волоса с его головы не стоишь, гаденыш!