– Налив в чашку кипятку, добавив немного заварки, застывает на мгновение, мыслями не здесь; можно подумать, наблюдает клубящийся пар. По дороге в комнату, где мавр, развалившись в кресле, смотрит телевизор, левой рукой – правая занята чашкой – приоткрывает входную дверь.
На кой ей эта дверь? – опять из ниоткуда возникает моя благоверная, – она что, собирается мириться? предложить ему чаю? зачем наводить тень на плетень?
Мало ли зачем? – появление второй половины давно не смущает, все равно что общаюсь с самим собой (я и сам до конца не понимаю, зачем эта дверь), – ждет соседей, поэтому и открыла.
В такой ситуации не до соседей. Должны быть разум ные объяснения, – сообщает второе я.
Хочет, чтобы их обворовали! Так разумней? Пока она будет в большой комнате унижаться, предлагая психопату чай, лебезить, делая вид, что простила, у них из прихожей сопрут пальто и сапоги. Зная супруга как облупленного, Дездемона решает наказать Отелло материально, нанести удар в самое больное место, по семейному бюджету; здесь неважно, чьи сапоги украдены: чем больше украдут, тем лучше.
Жена не собирается унижаться, тем более, как ты говоришь, лебезить. Но она и вправду готова раскалить ситуацию до предела, чтобы стало совсем невмоготу, хоть в петлю лезь, – подхватывает заведомую глупость моя жена. – Ударил? Так пусть все катится прахом, пусть еще и обворуют, пусть все унесут!
Таким экстравагантным способом Дездемона проветривает квартиру, – довожу диалог до полного абсурда, чтобы на этом прервать.
Необычайная сговорчивость супруги, та решительность, с которой она согласилась подвести их к последней черте, словно только и ждала удобного повода, меня, как сторонника семейных ценностей, слегка уязвляет.
Скажи, ты бы смог поднять на меня руку? – не может успокоиться жена, будто и вправду сидит с нами за одним столом, запутала меня вконец.
Как тебе такое могло прийти в голову?
Смог или нет? – Близкий человек настаивает.
Что тут ответить?
Не знаю.
Как думаешь, что бы я сделала в ответ?
Пока я думаю, что бы она сделала, Раевский, проявляя терпение, ни во что не вмешивается, будто и в самом деле является ненужным свидетелем чужой семейной сцены; боится нарушить творческий процесс. Смотрю на Раевского.
– Затем проходит в большую комнату, – выдавливаю слова, словно зубную пасту из пустого тюбика.