А как там отец? Наверное, уже на фронте. Он бил немца еще в ту Мировую. Жаль только, мало рассказывал. Все отшучивался – мол, пивом угощали с клецками свинцовыми. Как он там? Интересно, он видит такие же звезды? Если на нашем фронте, то да. А если на другом? Эх, как бы они ему от меня привет передали… Зябко. Напиханная в матросские ботинки газета спасает первый час. Да в этих прогарах по палубе хорошо бегать и в отсеки въезжать – не скользят, ход кожаный. А тут, в пехоте, не шибко. А валенки не подвезли. Да и не подвезут уже, поди. Выбивает бригаду. Скоро и одевать некого будет. Эх, отец, не научил ты военным премудростям, может, в твоей нелегкой солдатской жизни был какой рецепт от этого пробирающего до костного мозга холода? Шорох. Но это не оттуда, не с вражьей стороны. Это кто-то свой по траншее скребется. Мичман: «Володька, сменить некем. Извини. На вот, сухарь помусоль. Спят все. Да и сколько тех всех – сам знаешь. На вот, тол привезли. Зачем? А я знаю? Гранат-то у кого нет, а у кого по одной осталось. Вяжи проводом шашки к гранатам и швыряй. Завтра опять попрут». И исчез, только ручеек песка, текущий по стенке траншеи, не давал обмануться, что командир правда был тут.
Небо розовело на востоке, и он понимал, что фронтовая тишина, нарушаемая лишь очередями дежурных пулеметов и шипением осветительных ракет, вот-вот взорвется. Взорвется шелестом снарядов, ревом сирен «Юнкерсов», лязгом танковых гусениц, и опять будет рваться враг к Ленинграду. Но с каждым днем этот порыв все слабее, все чернее обмороженные морды вражеских солдат. Все смешнее и несуразнее их укутанные во всякое тряпье фигуры. Все больше воняющих горелой резиной, бензином и человеческим мясом черных коробок немецких танков на поле. Но и черных запятых и точек в матросских шинелях, бушлатах на поле все больше. Он смотрел на исчезающие в свете набирающего силу дня звезды. И умолял их остаться, остаться и сохранить эту почти мирную ночную тишину. Ведь на войне свет звезд совсем не холодный, потому что они несут тишину, которая напоминает мир.
Его так и нашли в передовом окопе боевого охранения – в обнимку с винтовкой, под головой вещмешок с нехитрым солдатским скарбом: пара гранат РГД-33 и связанные проводом толовые шашки. Он так и смотрел пустыми уже глазницами в мирное августовское солнечное теплое небо. А в них, в этих черных провалах вечной вселенной, каждый увидел черное звездное небо 12 ноября 1941 года. Вчера мы проводили его и еще 165 его товарищей туда – по радуге в небо. Хотя, наверное, они уже давно там, и может, это их глазами смотрят на нас звезды, и потому для нас они нехолодные. Долг у меня перед ним. И не только тот долг, который за нами, за нормальными людьми перед ними всеми, а еще свой, мой личный.