Я так и ушёл, ничего не поняв. Встречались мы потом редко по каким-то праздникам в кругу друзей. Друзей хороших, всё замечавших, понимающих и ждавших от нас объяснений. Но их не было. Мне просто нечего было сказать, а Томка на все попытки объяснить, какая кошка пробежала между нами упрямо отделывалась шутками. Это она умела. Когда все расходились по домам, она бросала короткое «Не провожай!».
И вот уже полгода я пытаюсь забыть калитку её дома, которую она мне посоветовала быстрее забыть. По той же причине меня никто не провожает на вокзале.
Мой лучший друг Славка Круглов не раз пытался «воспитывать» Томку, но безуспешно. Она сама могла заговорить кого угодно.
– Не пойму, что между вами произошло? – злился он. – Все вам завидовали – идеальная пара. И ведь видно же, любит она тебя. И ты переживаешь. И любовь у вас серьёзная. Да перестань ты пиликать на этом баяне! Скажи, что случилось?
Я объяснял, он не верил и снова злился.
– Я же за вас переживаю, болван! И друзья тоже.
– Я тоже переживаю, – вздыхал я. – Но сказать мне нечего. Просто взяла и ушла.
А сказать мне действительно было нечего, кроме того, что ни Томку, ни её калитку я забыть так и не мог. Да это Славка и без того знал. Знала и вся наша дружная компания. Пройдёт время и многое станет понятным. Но всё это будет впереди и принесёт мне нимало грустных раздумий, заставит глубже и многогранней понять жизнь, понять, как формируются человеческие судьбы и людские характеры, понять их запросы и волнения.
А сейчас, несмотря на такие вот печальные обстоятельства и предстоящий отъезд, настроение у меня было хорошее. Неделю назад я получил извещение: «Тов. Клёнов! Сообщаем вам, что вы выдержали конкурсные экзамены и зачислены в Краснокутское лётное училище. Вам надлежит прибыть к месту занятий не позднее 25 августа. В случае неявки без уважительной причины вы будете отчислены». Уважительной причины у меня не было, и уже через час я стоял у кассы предварительной продажи билетов.
Наконец-то! Наконец-то я ближе к мечте детства. Два года подряд я поступал в местное лётное училище, и два раза зарубал меня на медицинской комиссии одноглазый хирург, потерявший зрение на фронте. Плоскостопие. А я и не знал, что это такое. Хирург был хоть и одноглазый, но меня запомнил. На второй год он мне сказал: