Старик, видно, понятия не имел, что такое Такоякуси, да и игрушками не интересовался, потому вначале только поддакивал, однако, услышав о Порт-Артуре, сразу проникся сочувствием к женщине и сказал, что очень ее понимает. Его сына тоже взяли на войну, и он погиб. Вообще неизвестно, кому нужны войны. Добро бы потом лучше жилось. А то убивают твою плоть – детей. Цены растут. Ничего глупее и не придумаешь. В добрые старые времена и не слышно было, чтобы кто-нибудь уезжал на заработки. Все война натворила. Во всяком случае, надо уповать на бога. Муж, наверно, жив и работает. Надо подождать немного, он непременно вернется… Старик горячо и искренне утешал женщину. Вскоре поезд остановился, и старик, сказав женщине: «Счастливого пути», – вышел из вагона.
Вслед за стариком сошли еще несколько пассажиров, а сел всего один. В полупустом вагоне и без того было уныло, а тут еще зашло солнце. Громко топая, прошли по крышам станционные рабочие, вставлявшие зажженные керосиновые лампы в отверстия в потолке вагонов. Сансиро вспомнил о бэнто[2], купленном на предыдущей станции, и принялся за еду.
Как только поезд тронулся, женщина встала и вышла из купе. Только сейчас он обратил внимание на цвет ее оби. Отправив в рот кусок сваренной на пару форели и усиленно двигая челюстями, он подумал: «Наверное, вышла по нужде».
Женщина вскоре вернулась и встала так, что Сансиро мог видеть ее лицо. Энергично работая палочками для еды, Сансиро склонился над коробкой и доел последние кусочки рыбы. Женщина как будто не собиралась садиться и стояла, не меняя позы. Но как только Сансиро взглянул на нее, она двинулась было с места, потом остановилась и высунула голову в окно. Он видел, как развевались на ветру ее волосы. В этот момент он как раз с силой швырнул в окно пустую коробку из-под еды, но тут же испугался собственной оплошности: ему показалось, что подхваченная встречной струей воздуха крышка коробки, кружась, летит обратно, а женщина стояла у соседнего окна. Он быстро посмотрел в ее сторону. Однако женщина как ни в чем не бывало подалась назад и принялась тщательно вытирать лоб ситцевым платком. Сансиро решил, что на всякий случай лучше извиниться, и сказал:
– Прошу прощения!
– Ничего, – ответила женщина, все еще вытирая лицо. Сансиро виновато замолчал. Женщина тоже больше ничего не сказала и снова высунулась в окно. Остальные пассажиры дремали при тусклом свете фонаря. Тишину нарушал только оглушительный грохот колес поезда.