– Знаю. Выучить ядовитые кустарники.
– Ага. Спасибо. А это тебе. С лососем! – Оскар протянул Анике пакетик с кошачьей едой. – А хочешь, вечером в деревню сходим? Там Тиса живёт, подружка моя, у неё таких полно, с разным вкусом!
– Подружка, говоришь?
– Да, то есть нет, ну, не в этом смысле…
Аника усмехнулась, брезгливо отодвинула лапой пакет:
– Я, Оскар, такое не ем. И тебе не советую. Тут же углеводы одни. И жир. Пользы никакой, пузо только растёт. – Аника выразительно глянула на его живот, и Оскар почувствовал, как от стыда по ушам побежали мурашки.
– А у Полоскуна, значит, с пузом всё нормально? Судя по оврагу!
– Ну, Полоскун, между прочим, полосу препятствий за двенадцать минут проходит, и по плаванию первый в классе. А ты из-за живота в клубок не можешь свернуться, сама на ВВЛ видела.
Оскар вздохнул: это выживание в лесу у него уже вот где сидело. Иногда даже ночью просыпался от страшной мысли: завтра! Снова лезть через колючки, плыть через болото, и он, Оскар, всегда последний. И все ржут, а Тим-препод смотрит на него, как на сопливый гриб: с брезгливым интересом. Кому вообще это выживание нужно? В наш цивилизованный век? Но если для неё это так важно…
– Слушай, – Оскар вскочил со скамейки, решительно посмотрел Анике в глаза, – нормативы сдаём через две недели, так? Вот там и посмотрим, кто первый и у кого живот! Я докажу, ты увидишь… Ежак сказал – ежак сделал!
Аника засмеялась, протянула лапу, потрепала его за ухо, как малыша:
– Ладно, договорились! Две недели, время пошло.
* * *
Каждый день, с утра пораньше, Оскар шёл в Колючую чащу. Полоса препятствий лежала перед ним: многорукие коряги, глубокие ямы, быстрый ручей с ледяной водой, заросли терновника, озерца жидкой грязи… Ещё ни разу не удалось ему пройти полосу до конца: ветки коряг царапали толстый живот, слабые лапки бестолково месили болотную жижу.
Выбравшись на твёрдую почву, Оскар падал, переворачивался на спину, смотрел, как бегут по небу облака: им-то хорошо, ветерок подует – и лети, и никакой тебе полосы препятствий! Вечерами ходил в деревню, утешался Тисиным угощением, слушал россказни Патрика, вздыхал: вторая неделя подходила к концу, а живот никак не хотел уменьшаться.
В то утро, с боем продравшись сквозь колючие заросли, Оскар без сил лежал на берегу ручья, чуть не плача от жалости к себе и от ненависти к этому рыхлому, ни на что не годному тельцу.