В то время он начал стремительнее седеть, несмотря на свои неполные сорок, но в остальном оставался всё тем же Семёном. Да, и как раз тогда его произвели в полковники и повысили жалованье. Той же осенью он подарил Тане шубу – тёмно-серую, цвета мокрого асфальта. «Норка и кролик, – улыбаясь во всё лицо, сказала продавщица. – Идеально подходит для нашего климата». Раньше у Тани никогда не было шубы, если не считать детскую, изъеденную молью и благополучно отправленную на помойку перед самым отъездом в Хельсинки. А в этой настоящей, взрослой, она шла по свежевыпавшему снегу мимо ярко-жёлтых витрин супермаркетов, мимо припорошенных машин, мимо подъездов с горящими огоньками домофонов, поднималась в лифте на свой поднебесный этаж, заходила домой и чувствовала, что счастлива.
Но два года назад всё началось опять. Даже нет, чуть раньше, наверное, два с половиной… Возвращая себя в прошлое, Таня пытается найти истоки своего отдаления от Семёна. Две срочные командировки подряд. На этот раз она знала: в Сирию. Снова начала включать телевизор, где показывали бои за Дейр-эз-Зор. Сложное название почему-то запомнилось почти сразу. Таня смотрела на экран и в ужасе пыталась увидеть Семёна – где-то там, среди руин, песков и изумрудной листвы, каким-то чудом уцелевшей на этом гигантском пепелище. Дошло до того, что она начала искать ролики на Youtube. Семён звонил – когда каждый день, когда через день. Говорил, что потерпеть осталось совсем чуть-чуть, что, когда он вернётся, ему обещали дать генерал-майора. И что приезжал сам верховный главнокомандующий и поздравлял с победой. Вернувшись, Семён повесил в комнате его фотографию, сделанную на военной базе Хмеймим: президент в профиль на фоне растопырившего крылья самолёта.