В холодильнике все так же шаром покати, а я все так же на мели. Похоже, папа вообще не заморачивался с едой. Либо он ел там же, где пропадал каждый вечер, либо питался одним воздухом. Шерил с жалостью посмотрела на меня, и я тут же пожалела о своих словах. Слишком часто меня жалели, и от этого я чувствовала себя мелкой и никчемной. У меня была мать, которая торговала своим телом на улице, а учителя и соцработники только и делали, что меня жалели, но никогда не предлагали выхода. Когда тот парень вчера купил мне поесть, это почему-то совсем не походило на акт благотворительности.
Шерил оставила швабру с ведром и достала что-то из холодильника за барной стойкой. Поставив передо мной колу, она скрылась за вращающейся дверью, а минуту спустя вернулась, принеся с собой сэндвич с жареным сыром и картошку фри. Все это было холодным.
– Вот, держи, осталось с вечера. Кухня еще закрыта.
Мне было все равно. Я за считанные мгновения буквально проглотила все, что мне дали, и запила холодной колой.
– Спасибо, – поблагодарила я, улыбнувшись.
Шерил внимательно посмотрела на меня.
– Наверное, я не должна о таком спрашивать, но сколько тебе лет?
– Я уже достаточно взрослая, чтобы здесь работать. – Я знала, что мне должно быть по меньшей мере двадцать один, чтобы работать в таком месте, а потому не стала упоминать, что в этом году только закончила школу.
Она с сомнением покачала головой.
– Будь осторожна, цыпочка, – просто сказала она и сунула мне в руки швабру.
Я подхватила ведро и прошлепала к двери с красной неоновой вывеской «Раздевалка». Толкнув дверь локтем, я проскользнула внутрь.
В помещении обнаружились несколько открытых душевых кабинок, шкафчики вдоль стены и скамейки напротив них. На полу, выложенном белым кафелем, в разводах крови валялись грязные полотенца. Ну просто блеск. Похоже, они лежат тут уже несколько дней. Воздух был густым от вони пива и пота. Мне повезло, ведь благодаря матери я научилась справляться с такими вещами. Я начала уборку, и еще не закончила, когда открылась дверь и в раздевалку вошли двое мужчин средних лет, татуированные с головы до ног.
Я замерла, пока они рассматривали меня, задержавшись взглядами на платье и вьетнамках. Я улыбнулась, а что мне оставалось? Я давно поняла, что улыбкой легче обезоружить людей, чем злостью и страхом, особенно если ты всего лишь маленькая женщина. Кивнув мне, они потеряли ко мне всякий интерес. А когда один из них начал стягивать с себя рубашку, я быстренько ретировалась. Я не хотела смотреть на то, как они раздеваются. Они могут подумать что-нибудь не то.