Когда Сэнди ушел, Мак-Джил проводил его подозрительным взглядом, а на губах его блуждала улыбка. Потом он обернулся к Казану.
– Думаю, что ты составил о нем правильное мнение, старина, – сказал он, посмеиваясь. – Тебе явно не терпится добраться до его горла, и мне трудно осуждать тебя. Как знать…
Он засунул руки глубоко в карманы и пошел в хижину. Казан уткнул голову в передние лапы и лежал тихо, широко открыв глаза. Близился вечер. Было уже начало сентября, и по ночам особенно чувствовалось холодное дыхание осени. Казан наблюдал за последними лучами солнца. Темнота наступала сразу, а в темноте Казан особенно остро испытывал тоску по свободе. Во тьме он с остервенением глодал свою стальную цепь. Когда дог уже засыпал, Казан смотрел на луну и звезды и прислушивался, не зовет ли его Серая Волчица.
В эту ночь было холоднее, чем обычно, и свист западного ветра как-то странно взволновал Казана. Сонное лето пришло к концу, приближалась пора напряженной охоты. Казану хотелось вырваться на свободу и бежать, бежать до полного изнеможения. И чтобы рядом была Серая Волчица. Он знал, что она где-то далеко, там, где низко над землей на ясном небе сверкают звезды. Он был уверен, что она ждет его.
Казан дернулся на цепи и заскулил.
Всю эту ночь он был неспокоен, ему чудился вдалеке знакомый вой – зов Серой Волчицы. Его ответный вой разбудил Мак-Джила. Уже рассвело. Профессор оделся и вышел из хижины. В воздухе чувствовался приятный бодрящий холодок. Профессор, смочив слюной палец, поднял его над головой и довольно усмехнулся, когда обнаружил, что ветер дует с севера. Он подошел к Казану и заговорил с ним.
– Ну что ж, черным мухам пора спать, настало время белых мух, – проговорил он. – Еще несколько деньков, и нам можно будет отправляться в путь.
Пять дней спустя Мак-Джил отвел сначала дога, а потом Казана в груженую лодку. Сэнди Мак-Тригер провожал их, и Казан все время норовил броситься на него. Сэнди держался подальше, а Мак-Джил следил за обоими, и кровь его кипела, хотя выражение лица оставалось безразличным.
Они проплыли с милю вниз по течению, и тогда профессор, свободно откинувшись в лодке, без страха положил руку Казану на голову. Что-то в этом прикосновении и в голосе профессора погасило в Казане желание укусить эту руку. Но он лишь терпел эти проявления дружбы – не шевелился, и глаза его ничего не выражали.