Они оттолкнулись от берега. Солнце пригревало Казану спину, и он лежал с закрытыми глазами, положив голову на колени Джоанне. Рука ее мягко легла ему на шею. Когда лодка стала приближаться к лесистому мысу, у Джоанны снова вырвался тот же звук, которого муж не мог расслышать, – звук, похожий на рыдание.
Джоанна на прощанье помахала рукой хижине, уже исчезающей за деревьями.
– Прощай! – крикнула она. – Прощай!
И тут она опустила голову, прижимаясь к Казану и к ребенку, и расплакалась.
Муж ее перестал грести.
– Ты жалеешь, Джоанна?
Они проплывали в этот момент вдоль мыса, и ветер вдруг донес до ноздрей Казана запах Серой Волчицы, Казан поднялся, негромко заскулил.
– Ты жалеешь, что мы уезжаем?
Джоанна покачала головой.
– Нет, – ответила она. – Только я ведь всегда жила здесь, в лесах. Они для меня – родной дом.
Мыс с белой песчаной косой, похожей на вытянутый палец, остался позади. Казан стоял, не спуская с него глаз. Человек окликнул его, а Джоанна подняла голову. Она тоже посмотрела на мыс, и вдруг ремень выпал из ее пальцев: она увидела, кто стоит у края белой песчаной косы. Там ждала Серая Волчица. Невидящие глаза ее были повернуты в сторону Казана. Волчица поняла все. Чутье объяснило ей то, чего не видели глаза. Казан и человеческий запах находились вместе, и они уходили все дальше, дальше, дальше…
– Посмотри, – прошептала Джоанна.
Муж обернулся. Передними лапами Серая Волчица стояла в воде. Потом она села, подняла голову к солнцу, которого не могла видеть, и послала Казану долгий прощальный клич.
Лодка накренилась. Темно-бурое тело метнулось в воздухе, и Казан исчез.
Мужчина потянулся за ружьем. Рука Джоанны остановила его. Лицо ее было бледно.
– Пусть он вернется к ней! Пусть он идет! Пусть идет! – закричала она. – Там его место, рядом с ней.
А Казан, достигнув берега, стряхнул воду с косматой спины и в последний раз взглянул на свою хозяйку. Лодка постепенно исчезала за первой излучиной. Еще мгновение, и она скрылась из глаз.
Серая Волчица победила.
После схватки с огромной дымчатой рысью на Скале Солнца Казан все реже и все более смутно вспоминал о прежних днях, когда был ездовой собакой, а потом вожаком волчьей стаи. Конечно, прошлое не может окончательно изгладиться из памяти, но всегда отдельные воспоминания будут ясно выделяться на фоне остальных, как языки пламени на фоне ночного мрака. Но подобно тому, как в жизни человека определяющими и отправными точками служат такие важные события, как, например, женитьба или решающая ступень в карьере, так для Казана жизнь началась будто с тех двух трагических событий, которые так быстро последовали одно за другим после рождения детенышей.