– О том, что делал и что предстоит сделать позже. Вначале о заводе в Романове-на-Амуре.
Попытался встать Богданов, который отвечал за строительство там.
– Елисей Иванович, мы за столом и просто вспоминаем: что требовалось сделать и чем закончилось.
– Я тебя понял, Сергей Иванович. Домна №1 встала на прогрев, два конвертера и воздуходувки для них готовы. Цех непрерывного литья закрыт, но еще достраивается. Пути до Удинского карьера готовы, но поставок локомотивов для них не было, не готовы. Ускорить бы требуется.
– А где Савелий Лукич?
– А его больше нет, лег и больше не встал. Царствие ему небесное! Уменьшить расход воды пока не получается.
– Вентилятор поставить пробовали?
– Нет, а куда?
– Ох, Лукич, Лукич! Завтра поговорим, были там и чертежи, и все оборудование, для того, чтобы сэкономить пар. Видать Лукич не успел об этом сказать.
– Да он до того, как машина была построена умер. За два месяца до сдачи.
Серьезная потеря, и молодой же еще был, чуть за полтинник! Обводя взглядом соратников, встретился глазами с Семеном Толстым. Было видно, что он хочет что-то сказать.
– Семен Николаевич, что у вас? Что-нибудь не так с заводом?
– Нет, Сергей Иванович, но дело требует срочного Вашего вмешательства.
– Срочно, так срочно, в чем дело?
– Недостача у нас, по казачьему полку и по ясаку. Встань, Степан Дмитриевич, расскажи куда упряжь новая делась и куда соболя из ясака ушли.
Полковник Каюров, вместо того, чтобы встать, упал на колени возле кресла:
– Черт попутал, да Фроська, супружница. «Уехал он, уехал, и нам надо подаваться в Курск! А денег – нет, на что поедем, а у нас двое, мал-мала меньше». Полсороковины я забрал и три тыщи рублев из полковой казны. Рапóрт написал, что детки болеют, что в теплые края подаваться надо. Сплоховал, Сергей Иванович. Все она, змея подколодная, шипит и шипит. Её же вы имнистировали, так она узнала, что домой может вернуться. Вот и шипит, кажную ночь изводит.
– Понятно, соболей и упряжь верни, или заплати за нее, чтоб пришла. Рапорт давай, я подпишу. Бабы – они такие, из некоторых веревки вьют. Денег, на отъезд и строительство там, получишь. Заслужил, не в этом году, понятно. Ступай, выплатишь все – до суда доводить не стану.
Вольница наша кончилась, когда Толстой приехал. Я же не зря с ним дружбу завел, чтобы вовремя подсказал, что делать нельзя, и за что за цугундер взять смогут. Понятно, что не обо всем мы с ним говорим, но законы надо знать, и «чтить». Это еще сын турецкоподданного говорил. Впрочем, остальные про него не читали. Степан ушел, расплатился и вернул всё, и уехал в Донское казачье войско в «свой» Курск. Фрося от него там и сбежала, оставив его с детьми, сыном и дочкой. А что я могу с этим сделать? Хороший человек был, но… Жизнь на этом не останавливается. Мне ведь тоже «не повезло». Сыновей и дочь я увижу совсем не скоро, и они вряд ли будут напоминать меня, и прадеда с их дедом. Будут обычными «масквачами» и «золотой молодежью». Их дед – один из богатейших людей России. Просто я ему требовался в Москве, чтобы помогать ему усидеть на его месте, но продвигать вперед он будет собственных детей, а не меня. А оно мне надо? Сыновьям я уже ничего передать не смогу. Они еще маленькие, их будут воспитывать и учить другие люди. Чему научат, то и знать будут.