Рядом с облаченной в светлое платье Селеной она напоминала ночную мглу, неуклонно следующую за туманным осенним днем.
– Я н-не хотел б-бы в-в это верить, – помотал головой Коллингвуд.
Он осторожно взял Селену за тонкие пальцы.
– Б-буду ок-казывать вам па-помощь, ч-чем смогу.
Селена в который раз скромно поблагодарила любимого дядю.
Они вернулись за стол, обитатели которого уже давно разбились на группы по интересам и коротали вечер в пьяных остротах и ехидных откровениях. Молодежь, приехавшая с родителями, разбежалась по комнатам особняка. Кто-то отправился в бальный зал. Кто-то к ломберным столикам и бильярду.
– Можете не сомневаться, господа. Теперь, когда этот гаденыш О’Хиггинс убит, Ирландия вспыхнет вновь! – говорил, поглаживая седые усы грузный полковник с раскрасневшимися щеками, чьи серо-стальные глаза с легкой, почти вальяжной свирепостью поблескивали из-под мохнатых бровей. – Теперь республиканцев будут резать на каждом шагу и вешать на столбах. Они еще не знают, что такое настоящая гражданская война, но скоро узнают.
– Ну, в таком случае, друг мой, вам не о чем переживать, – осклабился поджарый, лысеющий, с лицом серым от щетины (несмотря на тщательную выбритость) коммерсант из Бирмингема.
Он поднял бокал, сверкнув рубиновым перстнем.
– За то, чтобы перезревший ирландский плод поскорее упал к вашим имперским сапогам!
– Да, будь моя воля, я бы не дожидался. Покончил бы в три дня с этим недогосударством! Н-нация ублюдков и дегенератов… – глубокомысленно и зло проскрипел полковник, глядя в мрачную бездну своих фантазий.
– Полковник Гиббс! – вспыхнула остроносая молодая дама, с торчащим из светлых, завитых волнами волос черным пером и столь же черными пятнами вокруг глаз. – Сколько можно просить вас держать это при себе! У нас интернациональное сообщество, а не милитаристский кружок угорелых патриотов! Вы сами прекрасно знаете: вы здесь в ином статусе!
– Да, старина, послушайте, что говорит наша прекрасная графиня, – густой бас сидевшего рядом толстяка обдал полковника коньячным перегаром. – Вы сами сейчас за-амечательно общаетесь с германцами, хоть они и не раз покушались на вашу жизнь. Ваш национализм до тошноты избирателен и непостоянен. Как ветреная женщина.
– Германцы не ничтожества, в отличие от… – хмуро пробурчал полковник.