Катя поставила чайник на деревянную разделочную доску на столе и с грустью в голосе добавила:
– Больше мы отчима никогда не видели.
***
Борис Валентинович держал в одной руке зажигалку, а второй наливал в нее бензин из маленького стеклянного пузырька. Затем вставил в корпус с орлом на стенке и чиркнул колесиком. Фитиль вспыхнул и осветил лицо мужчины.
Наставник подошел к большой карте на стене, отделяющей зал ожидания от каморки смотрителя. Борис выменял карту области у одного из выживших бродяг и повесил ее для общего пользования. Мужчина поднес зажигалку ближе, чтобы рассмотреть населенные пункты вокруг станции Бякино. Само убежище для удобства Борис обозначил канцелярской кнопкой в виде гвоздика с красным пластмассовым наконечником.
– Стромино, – провел наставник указательным пальцем по железнодорожной линии. – Дальше Бякино, Ерелино и Гыркино. Хмм… Тут наш лагерь и сама деревня. Это не то… И это не то… Это вообще не понятно что. Вот здесь Ремино. А где же Миловка?
– Какая еще Миловка? – подошел к карте Серёжа.
– Как какая? – удивился вопросу наставник. – Ты что, не слушал, когда я читал записки того мужика?
Серёжа пожал плечами.
– В блокноте написано, – продолжил Борис Валентинович. – Они с Ясей пришли из деревни Миловка.
– Ну и что? Нам-то какое дело?
Борис ничего не ответил и принялся снова водить пальцем по карте.
– Вот и у меня тоже она из головы не выходит, – влезла в разговор Мария.
Девушка сидела на скамье и помогала одной из пожилых бродяжек зашить дыру на куртке.
– Я, похоже, что-то пропустил, – повернулся к жене молодой смотритель. – Всё же нормально. Собака теперь с нами. Ее бывшему хозяину уже не помочь. Так в чем дело-то?
– А дело, брат, в том, – Борис положил ладонь на плечо напарнику, – что в дневнике говорится про дочь. Маленькую девочку, которую выставят за ворота коммуны, как только поймут, что ее отец больше не придет. У них страшный неурожай, а она лишний рот, от которого легко избавиться.
– Вы шутите? – улыбнулся Сергей. – У кого же поднимется рука выгнать на мороз голодного ребенка? Она же и одной ночи не переживет. И потом, ее отец весь год работал в огородах, да и сама она, я уверен, ему помогала. Разве не имеет девочка права на долю с этого самого «неурожая»?
– Сережа, – спокойным голосом ответил Борис Валентинович. – Я тебе миллион раз говорил, и выжившие бродяги подтверждали мои слова. Все до одного. После зомби-апокалипсиса люди озверели. Человек человеку теперь волк. Такого, как на нашей станции, нет больше нигде. Да ты и сам видел, что творится в других убежищах. Без оплаты тебя вышвырнут ночевать с зомбаками. А если их нет, так сами же и приведут для устрашения. Вспомни еще Свиноголового бандита или покойного Михалыча, загонявшего людей по сути в рабство. А ведь прошло-то времени всего ничего. Я где-то читал, в каком-то журнале, что личность человека формируется до пяти лет и больше не меняется с годами. Получается, что, если этому верить, то люди были такими всегда. Просто держали себя в руках, скрывали свою истинную сущность. У всех сорвало крышу, когда осознали, что закон больше не имеет силу. Мы с тобой не такие? Нет… Это не вопрос… Мы же с тобой не такие, брат! Поэтому я здесь! Девочку запросто могут выгнать. Есть ли нам какое до нее дело? Думаю, есть. Потому как, если не будет, то мы ничем не отличаемся от Свиноголового.