Глядя в окна на проплывающий будто бы во сне город, я замечаю, что он изменился и начал испытывать на себе разрушительное воздействие неумолимого времени вкупе с неистребимым человеческим эгоизмом. Однако, думается, что местный обыватель, такой как, например, болтливый Барни Робинсон или ворчливый Метью Синклер, мог бы со мной поспорить, отстаивая неизменность и неприкосновенность своего маленького мирка, и примерить все мои замечания на меня самого: мол, это ты изменился, обрюзг, разочаровался и одряхлел в столице.
– А Аркхем, уважаемый господин, как был, так и остался неизменным. Разве что прибавил ещё полтора десятка годков к своей длинной истории, – сказал бы один из них и, не исключаю, оказался бы прав.
Как бы то ни было, на прошлой неделе я взял отпуск в университете и уехал из Нью-Йорка в Аркхем, чтобы осмотреться и в течение месяца решить, как поступить с наследуемым имуществом и своей дальнейшей жизнью.
Проехав несколько кварталов по сырым спящим улицам Даунтауна, мы свернули прочь от реки Мискатоник на родную Федерал стрит и, миновав повороты на Ист-Армитедж стрит и Уэйтли стрит, а также Первую унитарианскую церковь и широкую площадь Независимости, наконец, остановились у большого старинного деревянного дома, тёмные высокие окна которого в сегодняшнюю ненастную непогоду выглядели особенно тоскливо и одиноко.
С самого начала поездки погружённый в свои горестные мысли и далёкие юношеские воспоминания я совсем не обратил внимания на человека за рулём, который не вышел из машины, чтобы встретить меня, и во время моей посадки был скрыт темнотой, царящей в салоне автомобиля. Признаться, я даже не помню, отозвался ли водитель мне в ответ, когда я, устроившись позади него на втором ряду сидений, поздоровался и назвал нужный мне адрес. По приезде, заглушив мотор, он как-то неловко и чересчур торопливо принялся искать мне сдачу, и я осознал, что за весь путь он не проронил ни слова, не повернулся и никоим образом не показал мне ни своей наружности, ни своего лица.
Конечно, в этом не было никакой необходимости, и вряд ли подобную причуду можно посчитать из ряда вон выходящей и какой-то неестественной, однако эта неприятная и, как мне показалось, хамская особенность его поведения стала достаточным основанием, чтобы грубо выхватить протянутые в ответ деньги, не попрощавшись, громко хлопнуть дверью и под яростные раскаты грома зашагать прочь к парадному крыльцу дома Эдвардсов.