Гонзу Читатель - страница 24

Шрифт
Интервал


– А-а-а! – завопил утырок, нож бросил, за горло схватился. – Ты убил меня, убил!

– Да, я убил тебя, – сказал я и напоследок часами же ему в висок въехал, загасил.

Он брык с катушек, как у одного писателя: «Лежит, скучает».

Ножичек я подобрал аккуратно за лезвие салфеточкой, в пакетик целлофановый сунул. Это штукенция важная, вещдок. Клиента связал тросиком фирменным стилем и в багажник загрузил. Ну, еще шею ему какой-то ветошью из хозяйских запасов замотал, чтоб машину кровью не угваздал.

Возвращаюсь за своей подругой, думал, она там у калитки стоит, а подъезжаю – нет ее. Я посигналил. Тут в домике отрывается дверь, оттуда выглядывает тетка в фартуке и рукой мне машет, кричит:

– Заходите, заходите, сеньора вас ждет!

Что еще за хоровод? Захожу. В зале, где наверняка собираются только на Рождество, за столом все семейство, человек пять, во главе стола Агнесс с толстым фотоальбомом в руках, рядом бабулька сморщенная примостилась, что-то ей там показывает и, судя по всему, рассказывает всю фамильную историю. Тетка в фартуке мне улыбается:

– Слава богу, вы приехали! Сеньора была так расстроена! Подумать только, вышла прогуляться из гостиницы и заблудилась! Хорошо, что вы оставили ей свой номер телефона.

– Да, – говорю, – эта сеньора крайне рассеянна. Вчера она ухитрилась потеряться внутри отеля, забыла номер своей комнаты, плача, бродила по пустым коридорам, пока не забрела в прачечную. Там моя дочь работает, она ее спасла, отвела к стойке администратора.

Агнесс поднялась из-за стола, начался обряд прощания – объятия, пожимание рук, прикладывание щечки к щечке, все наперебой что-то втолковывают ей, хозяева улыбаются, я улыбаюсь, она улыбается так, будто после многолетней разлуки встретила своих родных. Наконец мне удалось заполучить ее, я стал подталкивать свою напарницу к выходу, шипя сквозь улыбку, что не худо бы побыстрее, но она два раза уворачивалась и вновь кидалась в раскрытые объятия семейства.

– Такие отзывчивые люди, я хочу отблагодарить их.

Она полезла в свою сумочку.

– Много не давай, не больше двадцатки. Не надо смущать невинные души, а то они начнут бездельничать, предаваться пьянству, пороку, распутству и сами не заметят, как закончат свою загубленную жизнь на панели.

Двадцать евро быстро перекочевали из холеных пальцев Агнесс в натруженную, перевитую венами лапку старушки с фотоальбомом, и мы отчалили.