Меня тоже.
В каком смысле простите.
Ну я тоже стоял перед ружьем и потом расстрельный приговор заменили каторгой. – Тот явно заинтересовался.
А вы кто? За, что вас взяли, вы из наших? – Вася отстранился немного.
Полегче полегче, вы же не хотели разговаривать, а тут столько вопросов. – Вася осознал, что у него совсем нет легенды. “Если всем рассказывать правду, то эти революционеры на первой удавке повесят” Нужно было, как следует все обдумать.
Да ни за что. Не виновен я.
Да да я тоже. Кстати меня Федей зовут. – он протянул руку. Вася пожал и вспомнил выписку из старой книги 90-ых годов про невербальное общение. “Дохлая рыба”.
Кстати сегодня 1849 год, а число я не знаю. Давно уже перестал их считать. – Вася молча стоял и смотрел сквозь всех в пустоту. “1849 год”. В чертогах памяти Василий пытался разыскать все, что знал об этом времени. Любую вещь. Из книг, коих он прочел и посчитать нельзя сколько, из фильмов и музыки. “Так. Царь Николай первый. Скоро его должен сменить Александр второй. Революционные настроения.” Вася заткнул пальцами уши. чтобы не отвлекаться на посторонние чихания, кашель и прочие звуки. “Чехов, Толстой Достоевский” – И тут его осенило. Он вспомнил, как в библиотеке листал книгу Русских художников и наткнулся на портрет Достоевского. “Так кто же его написал, дай бог памяти, Трутовский, чтоли не помню” Вася еще раз всмотрелся. “Вроде он, только тот безбородый был”.
Федя? – неожиданно спросил.
А?
Какая у тебя фамилия?
А зачем? – “Эх всех подозревают, революционеры, всего боятся”.
Да просто, пытаюсь кое, что вспомнить.
Ну Достоевский.– “Точно”. Вася даже затаил дыхание, от восторга хотелось кричать, но виду подавать было нельзя.
Точно. Я бедных людей на одном дыхании прочитал. Мне понравилось. – Федя расплылся в улыбке. Василий тоже немного успокоился, легенда была почти готова. Так, как собеседников в вагоне у него больше не было, а про Достоевского он много помнил из книг. Вася прекрасно знал, за что Федю сослали, знал, что им уже было написано. И даже, что будет написано.
Вагон медленно стучал колесами. И через несколько дней остановился. Заключенных, как скот, погнали на перрон и построили в шеренгу. Вася посмотрел на здание вокзала. Наверху под крышей было написано “Подольск”. Двери открылись и закутанные в пуховые платки, женщины, вышли медленно приближаясь. Они напоминали матрешек, что перекатываются из стороны в сторону. В руках у них были стопки с книгами. Женщины прошли вдоль ряда арестантов и вложили в каждые руки евангелие. Вася открыл на последней странице, а там десятирублевая лежала. Некоторые прижимали священную книгу к устам, к груди, что- то шептали себе под нос. Не смотря на весь ужас обстановки Василий был доволен тем, что с ним происходило. “Целый, живой, здоровый”. Поразительно насколько точно он сейчас понимал выражение, “Начинаем ценить, когда теряем”.