Сейчас, я вынужденно работаю на стареньком, ещё советских времен, составе. Прямоугольная кабина многотонного чуда техники выкрашена в темно зеленый цвет, прочерчена двумя красными полосами и одной, расположенной выше двух прежних, жёлтой. Прямо под этой полосой, сбоку, ближе к началу вагонов, белым, трафаретным шрифтом располагается надпись, приводящая в ужас любого человека, связанного с железнодорожными путями или таратайками, колесящими по ним: «Машинист работает в одно лицо».
Такие же бесчисленные, как и деревья, шпалы, вырезанные из павших, под топорами и бензопилами дровосеков, собратьев лежат прямо под стучащими и грохочущими колесами, которые издают характерное постукивание, при перелете с конца одной рельсы на другую, и простилаются вдаль, к горизонту, становясь всё мельче и мельче, и лежа всё ближе и ближе друг к дружке, пока не превратятся в бесцветную, не имеющую размеров, точку там, где небо встречается с землёй.
Эту железную дорогу, самую длинную, кстати, в мире, построили более 120 лет назад и до сих пор она является главным связным звеном между двенадцатью часовыми поясами страны. Две рельсы, исчерченные деревянными шпалами и вбитые в промерзшую землю рабочими, изнеможенными от непрекращающегося десятилетиями труда.
Прямо сейчас тысячетонный локомотив, управляемый одним лишь мной, едет не по основной магистрали, а по придатку, построенному специально в обход всех остановок, для перевозки седьмого и шестого типаовопасных грузов.
На счёт груза. Я не знаю, что везу. Когда незнакомый человек вручал мне контракт, он сказал, что «груз» должен прибыть во Владивосток не позднее следующего месяца, что поезд не должен останавливаться почти никогда и что работа будет хорошо оплачена.
По документам сейчас я везу десять вагонов, загруженных углём, но де факто похожие коробки мои глаза не видели за все десять лет стажа работы машинистом. Платформа ничем не отличается от обычного угольного резервуара, но на ней не стоит привычная глазу прямоугольно сваренная конструкция. На ней в гордом одиночестве стоит восьмиугольный, выкрашенный в матовый серый свинцовый конструкт. Когда я согласился на перевозку странного груза меня насторожили, что восемь «полностью загруженных», как выразился мой работодатель вагонов находятся под круглосуточным наблюдением, и что лапать их, бросать на них взгляды, и тем более, вскрывать их, чтобы узнать содержимое, запрещается под угрозой незамедлительной смерти. Так что единственное, что может утешить моё любопытство, это редкие взгляды в зеркало заднего вида из кабины, которые я оправдываю перед собой переживанием, что автосцепки, крепящие вагоны, могут разойтись и соскользнуть из-за заледенения под воздействием Сибирского мороза.