– Тимофей Валентинович, что случилось? – спросила она, слегка нахмурив брови. Она чувствовала, что дело серьезное, раз домовой пришел к ним вот так, без предупреждения.
– Это насчёт беременности, – начал он, немного сбивчиво, но быстро собравшись с мыслями.
Домовой, с лицом, искаженным тревогой, забежал в комнату, где Ядвига Ярославовна мирно читала книгу, устроившись у камина. На полу, рядом с ней, дремал пушистый кот, наслаждаясь теплом.
– Баба Яга! – выдохнул домовой, едва переведя дыхание. – У Людмилы начались схватки!
Ядвига Ярославовна, отложив книгу, поднялась на ноги. Она посмотрела на Тимофея с беспокойством.
– Что? – прошептала она.
Домовой, опустившись на табуретку, продолжил: – Вениамин привел повитуху. Они сейчас в бане. Но Людмиле совсем плохо, я боюсь…
Ядвига Ярославовна, скрестив руки на груди, подошла к окну. В её глазах читалось напряжение.
– Я не могу вмешиваться, – сказала она, – не имею права.
– Но, Баба Яга, ведь именно ты создала эту беременность! – возразил Тимофей Валентинович, – ты можешь ей помочь!
Ядвига Ярославовна повернулась к нему, её взгляд был печальным.
– Да, я, – прошептала она, – но больше я не чем не могу ей помочь. Теперь все в руках господа бога.
Домовой вздохнул. Он понимал, что Ядвига Ярославовна права. Она не могла вмешиваться в естественный ход событий.
– Кус-Кус! – громко окликнул он свою маленькую мышь, которая играла с Машей и Васей, – Пойдем!
Мышка радостно подбежала к нему, щебеча что-то на своем мышином языке.
В этот момент за окном, словно в знак недоброго предзнаменования, началась яркая вспышка. Сначала небо стало алым, потом черным, а затем вернулось к своему прежнему виду.
– Что это было? – заволновался Тимофей Валентинович, не снимая глаз с Кус-Кус, которая сидела у него на плече, тревожно заводя усами.
– Не знаю, – ответила Баба Яга, которая тоже заметила странное явление. – Но что-то не так…
Домовой взял Кус-Кус на руку и, закрыв глаза, прошептал заклинание. В следующую секунду он оказался в избе Людмилы и Вениамина.
Когда Марфа выпроводила Вениамина из бани и за ним закрылась массивная деревянная дверь, он остался стоять во дворе, чувствуя себя беспомощным и оторванным от происходящего внутри. Морозный воздух обжигал его лицо, а волнение и тревога заполняли сердце.
Он нервно брел по сугробам, оставляя глубокие следы в свежем снегу. Веник не знал, куда себя деть. Он то и дело смотрел на закрытую дверь, прислушиваясь к каждому звуку, надеясь услышать хоть какой-то знак. Но в ответ была лишь тишина, нарушаемая только редким скрипом снега под его тяжелыми шагами.