На контакт с ним вышли, когда палтуса своего доел и кофе дозаказал. Подсел верткий чувачок, по виду явная шестерка. Но глаз цепкий, приметливый, себе на уме.
Без спроса придвинул чистую рюмку. Плеснул синичкинского коньяка, махнул без закуси. Вопросил:
– Ты, что ль, икрой интересуешься?
– Ну я.
– Чего хочешь? Продать, купить?
– Купить.
– Какие конкретно рыбьи яйца желаешь поиметь? От кеты, горбуши? Нерки? Кижуча?
Синичкин знал, что горбуша – рыба самая распространенная и потому дешевая. Так и сказал вертлявому.
– Возьму икру горбуши.
– Сколько надо?
– Для начала тонну. С вывозом на материк.
– Куда конкретно?
– Извини, но меньше знаешь – крепче спишь. Я твоему боссу скажу, со временем.
– Ладно, парень, отдыхай.
Незваный гость встал из-за столика, благосклонно похлопал опера по плечу и исчез где-то в недрах ресторации, в сиреневом дыму и в мелодии шлягера, который наяривал ресторанный ВИА: «Море, море, мир бездонный, пенный шелест волн прибрежных!»[7]
А когда пришла пора расплачиваться, официантка тихо проговорила:
– Вас будут ждать завтра в кафе «Арагви» в девять.
– В девять утра? – пошутил опер.
– Утром тебя будут ждать в очереди за кефиром, – усмехнулась в ответ женщина, полыхнув золотым зубом.
Синичкин оставил ей щедрые чаевые и вышел.
Уже стемнело, но море чувствовалось совсем рядом. За деревьями дрожали отражавшиеся в воде огоньки. По улице, которая, как и большинство здешних магистралей, спускалась под углом чуть не сорок пять градусов, опер наконец подошел к океану. Рядом располагался стадион.
«Стадион как бы нашенский, эмвэдэшный: “Динамо”,– вспомнил Синичкин справку, – поэтому место это “Динамкой” кличут. А официальное название – Спортивная гавань». И впрямь определенное отношение к спорту заливчик имел – у пирса белело несколько парусных яхточек, на берегу были припаркованы водные велосипеды, связанные по случаю ночного времени железным ржавым тросом.
Опер подошел к самой воде. Погладил ладонью теплую и мутную поверхность прирученного человеком океана. Набрал в пригоршню и умыл лицо. Несколько капель попало на губы. Вода оказалась гораздо солонее, чем в море Черном или тем более в Финском заливе. «Я затем сюда и приехал, – напомнил он себе. – Почувствовать на вкус эту воду, этот город, эту бухту. Чтобы потом не провалиться в роли владивостокского кладовщика Зверева».