Топать нам было около трех километров. Насколько я помню, на дворе был январь месяц. Холодно, темно, но раз надо к маме, значит надо. Мне кажется, было примерно около полуночи. Недалеко от садика был винно-водочный магазин. Там нас мужик останавливает и спрашивает, куда мы. А мы отвечаем – домой. Он предложил проводить нас, но пошел дальше своей дорогой. Я знала, где живет Оля. Уже на подходе к дому она стала реветь, что мама ее убьет. Тогда мы пошли ко мне. Естественно, мои родители были в шоке. Мама сама отвела Олю домой. Только уложили меня спать, как через пять минут прибегает нянечка с испуганным лицом и заплаканными глазами. Это сейчас я понимаю, чего она так испугалась, ведь случись чего, ей грозила тюрьма. И вообще, как можно было упустить двух маленьких девочек среди ночи?! Для всех все закончилось тогда благополучно.
А на следующий день я очень боялась идти в детский сад. Мама меня отругала. Объясняла мне криками, что я могла человека под статью подвести. Но я в том возрасте ничего этого не осознавала и не понимала. Я чувствовала лишь одно – страх. Когда я пришла в детский сад, меня вызвала заведующая. Она всегда была строга со мной, тем самым показывая, что она заведующая, а не моя тетя. Я пришла к ней в кабинет. Она протянула мне огромное красное яблоко и тоже стала объяснять, что так не стоит больше делать, это неправильно. Но она не ругала меня, спокойным тоном пыталась донести, как делать не стоит. Когда я вернулась в группу, меня все ребята окружили с расспросами: «Ну, что? Тебя там ругали?» А я достала из-за спины яблоко и сказала: «Нет, не ругали, но сказали, чтобы так больше не делала».
Зная строгость и справедливость своей тети-заведующей, я очень боялась ее реакции. Боялась, что она от меня откажется. Но к моему невероятному удивлению и радости она повела себя совсем по-другому. Уже сейчас, будучи взрослой, я осознаю, что ребенок не понимает причинно-следственных связей. Они формируются до двадцати одного года. Даже в девятнадцать – двадцать лет дети могут совершать глупые поступки. Когда у них спрашивают, чем они думали, они не могут ничего ответить, так как у них нет этих связей физиологически. Нет такой функции – подумать, а что мне за это будет.