– Оль, погоди копать. Мы ж договорились про Ковальчука, ты его сперва добей.
– Не буду его добивать, меня посадят и надолго. Но может главный инженер со всем этим связан, он же генератор идей всех махинаций на нашем предприятии. И кстати, все равно его зацеплю, он ведь должен был подписывать постановление о результатах разведки. Интересно, что получил.
– А мне интересно…
– Зая, я всем занимаюсь, поверь мне. И не надо переживать, тут приходится не одну шахту закладывать, чтоб разузнать, что там, под поверхностью и как глубоко ушли. Все, как в рудном деле.
– Из тебя знатный рудознатец выходит.
– Льстец, – улыбнулась она. – Я еще почти ничего толком не раскопала. Вот только, что к предприятию очень тесно примазался Абызов, начальник сортировочной, если ты не в курсе. Я еще пока не разузнала, каким он боком и за что навар получает, но конечно, дознаюсь.
– Даже не думаю сомневаться, – кивнул я. Хотя, если честно, рассчитывал совсем на иное. Но Ольгу не переубедить, по опыту, пусть и недолгому, знал. Теперь будет идти к Ковальчуку и его заемным делишкам кружными путями, долго, трудно, и не факт, что до конца года доберется. Но я уже знал, хватка у нее титановая, не отпустит.
День Победы встретили вместе, тихо, по-семейному. Да и то, у нас с Михалычем давно уже установились эдакие приятельские отношения, какие редко в какой коммуналке случаются. Друг от друга ничего не таили, не скрывались, под одеялом дефицит не жрали, прям как в армии. Это его тогдашняя шутка. Я все думал, интересно, как бы у нас сложились отношения с прежней жиличкой, но Михалыч о ней всегда отзывался тепло, правда, до крайности неохотно. Будто в тягость ему подобные разговоры. Что только подтачивало мое любопытство. Впрочем, много чего от дворника я не узнал, и со временем начал успокаиваться, а когда комната вновь открылась, впуская новую постоялицу, и вовсе запамятовал о Пелагее Силовне, чудное ее имя у меня даже как-то из головы выветрилось. Спохватился, лишь когда Михалыч сам помянул ее, разлив по пять капель водки каждому из своего заказа. Сказав едва слышно, каким хорошим человеком она была, как помогала всем и каждому – и тогда, в годы оккупации, и вот, до последнего. И замолчал. Будто ожидал чего-то. Мы тоже молчали. Наконец, Михалыч не выдержал.