Еще один парадокс: у него нет будущего, лишь мгновение, но мгновений бесконечно много; мгновение, повторяясь и самовоспроизводясь, составляет вечность в бесконечно малом отрезке времени; то, что произошло в мгновение – с ним навсегда.
Да, теперь он нем. Теперь он глух. Но он все еще может видеть. Он не теряет надежды и пытается обрести с другими хоть что-то общее, пусть даже это будет память об эмоции, пусть даже бесполезная фикция. Он смотрит вокруг и видит лица, хмурые и усталые, веселые и счастливые. Он смотрит на свое лицо в зеркале и не видит ничего. Быть может, оно ему просто приелось? Но у него ведь нет прошлого. У него есть момент, и это навсегда. Он хочет, чтобы и его лицо выражало хоть что-нибудь, ведь если он может видеть, то видеть могут и другие.
Его лицо сейчас – чистый холст, где можно нарисовать что угодно. И ему кажется, что надо нарисовать что-нибудь радостное, то, что будет располагать к нему других, ведь он так устал быть один… Пусть оно изображает то, что ему не под силу изобразить никакими движениями лицевых мышц. Лезвие оказывается подходящей к холсту кистью, рассекает плоть, отпечатывая алый рисунок, и это так же, как момент, с ним навсегда. Нечто единственное его личное. Сделанное собственными руками.
Улыбка. Мучительная радость. И теперь его радость навсегда пронизана отчаянием.
Художник лишен всего, кроме момента. Он тушит очередную сигарету. Ему ВСЕГДА было все равно на смерть.
Если долго не принимать пищи, пустота в желудке медленно физически человека убивает. Если долго не воспринимать ничего извне, пустота в душе медленно убивает человека морально. И у него нет сил бороться с этой медленной кататонией. Он чувствует, что уже иссяк. Он чувствует, что окоченел.
Говорят, что последней умирает надежда. Но в существовании без прошлого и будущего надежде места нет.
Он чувствует, что в любой момент может умереть. В самом обычном смысле. Скинет свою физическую оболочку, оставив ее в этом мелькнувшем однообразностью мире на съедение червям, а сам продолжит свое бытие в каком-нибудь другом пустынном месте. Но ему нет разницы. Ведь по факту ничего не изменится.
Он мог бы попасть даже в Ад, но и это его не приводит в ужас. Если опуститься на самое дно душевной боли, Ад становится не так уж и страшен.