Он плывет, его сильно беспокоит это нечто – он никак не может понять что. И он плывет, карабкается. Боль становится реальнее. Он начинает не только ее осознавать, но и чувствовать. Знать бы только, почему.
Темнота. Она тускнеет, постепенно заменяется чем-то другим. Еще недавно обволакивающая его, она дает трещины. Голоса.
Какой-то неразборчивый шум. Ориентируясь на него, он направляется туда, и вскоре голоса становятся слишком громкими. Слишком. Как будто он еще что-то может слышать. Почему?
Ах, да. Он не умер. Он с трудом возвращается в свое тело – бесполезный кусок мяса, разлепляет веки. Фотоны врываются в сетчатку, что отдается резкой болью. Он не умер. Смешно.
Он сипит, силясь, некоторое время, и из его горла все же раздается хриплый смех.
Белый, режущий, колкий свет, лучше бы он потерял способность видеть. Белый потолок. Все слишком чистое – будто неживое глумится над грязным, изгвазданным нутром живого. Он не умер. Какая жалость.
Он ничего не помнит, ничего не чувствует, как будто кто-то выкачал всю душу, как-будто он оставил все чувства в той обволакивающей темноте или же потерял по пути туда. Он силится вспомнить, каково это – ощущать горе, но не находит внутри себя ни намека на чувство. Он не помнит. Пустота. Как будто он стал частью того, что за гранью, которую забыли в этом трехмерном мире.
Он находит себя одиноко лежащего в палате, одиноко лежащего в палате с доктором или одиноко лежащего в палате с медсестрой. Находит то в больничном коридоре с мигающей люминесцентной лампой, то в уборной перед зеркалом. Запястья болят нестерпимо, но он не может себя заставить хоть как-то отреагировать на боль. Ведь болит его оболочка. А его оболочка – единственное, что соединяет его с этим миром. Ему на нее плевать.
Его спасли, говорит ему доктор. Какой-то добрый человек позвонил в скорую, говорит ему доктор. Вокруг него на момент приезда скорой столпилось много зевак, говорит доктор, а он представляет, как на него, истекающего кровью, смотрит безликое множество, но по факту никто не смотрит – представляет и хрипло смеется.
Небытие… это было хорошо. Кома, обманчиво-достоверная пародия на смерть продолжительностью в неделю. Ему кажется, что он принес сюда с собой частичку небытия.
Но где та свобода?
Ему тесно в стенах, и кажется, что кошмар про бетонную клетку становится явью. Он шатается сомнамбулой по длинным пустынным коридорам, ведя рукой по стене и слушая звук своих шагов. Как будто ничего, кроме этого, более не существует.