Обитатели тех домов, – что четвероногие, что двуногие, – постоянно хотели убежать оттуда. Это было стандартным состоянием для грустных жителей маленького города. Но почему-то, когда шанс выдавался, все это желание распрощаться с надоевшими хрущевками пропадало. Коты и изредка сбегавшие псы насыщались свободой быстро. Дома было тепло по ночам, а пища приходила к ним сама. Там было просто, к тому же, любой из них считал, что никакой, даже самый добрый прохожий, не заменит любимого хозяина.
Были в этом зверином сообществе и исконно-уличные, которые и подбивали любимцев людей сбегать и наслаждаться той жизнью, которая быстро начинала казаться домашним питомцам сущим адом. Любимым местом бродящих животных был местный рынок. Там им доставалась еда, если попадались неравнодушные продавцы, – а если не попадались, можно было незаметно (обычно незаметно) стащить. Да и был шанс, хоть и совсем небольшой, что посетители этого сказочного места сжалятся и заберут бездомных пёсиков и кошечек в своё жилище. Одним словом: жизнь и в том месте текла рекой.
Все, даже те бездомные коты и собаки, были по-своему счастливы, вот только квартира под номером сорок пять, находящаяся на втором этаже в первом подъезде очередной панельки, который день не могла прийти в себя от тяжести утраты. Смерть отца одиннадцатилетний Сёма воспринял как невероятный удар. Михаил Анатольевич болел долго. Для мальчишки это не было секретом, он прекрасно понимал, чем все это должно кончиться и в какой-то момент даже допустил мысль о том, что он готов. Разумеется, это было не так. К смерти нельзя быть готовым. В особенности, если это смерть кого-то близкого.
В последний раз он видел папу ещё до его внезапного переезда в больницу. По словам матери, у которой была возможность навещать отца, тот выглядел осунувшимся и слабым. Одиннадцатилетний Сёма прекрасно понимал, что из этого не выйдет ничего хорошего. После попадания в больницу и до того рокового конца мая мать навещала Михаила Анатольевича одна, распорядившись в больнице не пускать сына, если тот все же решится прийти в одиночку. Сейчас Семёна разрывало от злости на мать за то, что та не дала ему и проститься с отцом – единственным, кому мальчишка хотел верить. Разумеется, мама поступала правильно – нельзя было допустить, чтобы в памяти маленького сына отпечатался именно такой образ отца. Его было не узнать.