Чернышев собрался даже к ворожее сходить, чтобы напасть эту снять, однако представил на мгновение, что вдруг не увидит больше никогда прекрасных анютиных глаз, и про ворожею больше не думал.
А сегодня с утра она перед ним вот и явилась. Не ворожея, конечно, а сама Анюта. Словно видение какое-то вдруг случилось. Метнулась из своих сеней, хвать Еремея за руку и за собой тащит.
– Спаси меня, – шепчет, – нет у меня больше ни на кого надежды, кроме, как на тебя Еремей Матвеевич. Пропаду я без батюшки. Совсем пропаду. Не виноват ведь он. Он ругаться любит, а вот на человека руку поднять никогда не сможет. Спьяна он себя оговорил. Я уж и к начальнику вашему на поклон ходила, только прогнал он меня. У меня лишь на тебя Еремей Матвеев надежда осталась. Помоги мне ради бога. Спаси батюшку. Спаси, ради бога!
– Да, как же я спасу твоего батюшку, – растерянно шептал, прислонившись к мшистой стене, Чернышев. – В крепостном каземате он. Не смогу я его спасти. Там, знаешь, какой караул строгий? Меня даже туда не всегда пускают.
– Ты всё сможешь, ты сильный, – не унимается Анюта. – Мне и обратиться больше не к кому. Одна я теперь. Пропаду ведь. Спаси Еремей Матвеев. Я бога за тебя молить буду, всё, что пожелаешь, сделаю, рабой твоей безропотной стану. Только спаси батюшку.
– Да я б тебе, конечно, помог, милая, – прижал руки к груди Еремей, – но только что я смогу-то?
– Помоги! – в голос зарыдала девушка, обвила шею ката руками и уткнулась ему в грудь.
Защемило у Еремея всё нутро. У самого комок к горлу подкатил, да только, что он на самом деле сделать сможет? Не в силах ему сидельца спасти. Прижал кат к себе Анюту, стал целовать её в мокрое от слез лицо, да так крепко целовать стал, что девица в испуге затрепыхалась, пойманной рыбой, уперлась своими ладошками Чернышеву в грудь, вырвалась и убежала куда-то из сеней.
Как Еремей на улице очутился, он даже сам не понял. Всё, как в тумане перед ним замелькало. Ничего перед собой не видел кат, хотя солнце ярко освещало, сникший от чувства своего неотвратимого конца, снег, стараясь со всей своей весенней силой, и все кругом дышало весной. Однако не радовала сейчас глаз Чернышева весенняя погода, не обращал он на неё никакого внимания. Шел кат, не разбирая дороги по мокрому снегу вперемежку с водой, и одна только мысль стучала в его голове.