А я ни жива, ни мертва стою, рука так и тянется перекреститься – стою молча, не знаю, что и сказать больше. А тут в животе у меня как заурчит, да громко так этот от угла к углу по хате разносится. Мужичок головой качнул, руку вперёд вытянул да на печь показывает. Я за рукой его слежу, но там темно, не видать ничего, тут осмелела, откуда только силы взялись – не знаю, да и спрашиваю, чего на печи холодной быть может? А он мне голоском тоненьким, старческим говорит, что печь не топлена. А дровишки прям здесь у печи лежат. Руки сами дрова в печь затолкли, от свечи его лучину подожгла да затопила.
Пламя жаркое занялось, сразу тепло стало – ажно в пот бросило. Ты, говорит, посиди со мной, да расскажи, что вокруг происходит. Так я с ним всю ночь и просидела. Что говорила – не помню, только ни на миг не замолкла. За окнами буран завьюжил, собаки от голода воют, а мне тепло так и спокойно, будто и нет ничего вокруг плохого.
А как петухи пропели, так исчез старичок и свеча пропала и печь холодная. А по левую руку от меня мешок овса стоит. Целый мешок с пуд весом – еле до дома доперла.
Матушка в слезах, говорит обыскались меня, всю ночь кликали, везде заходили, но найти не могли. Я ничего рассказывать не стала, сказала только, что в председательском доме прикопана была находка, а матушка головой качает: овес сухой, теплый да отборный такой – у нас отродясь такого не было.
Я в тот дом каждый день ходила да кланялась, но не показывался боле старичок.
До лета, аккурат перед тем, как на отца похоронка пришла. Захожу, значит как обычно, до пола кланяюсь, а сама ничего и не жду уже. Как вдруг свеча в дальнем углу зажигается и голосок старика мне прям в уши шепчет: не верь, девка, ничему не верь и горя в дом не пущай. И все, снова темень и тишина. Я головой кивнула, а сама думаю, о чем это он?
А назавтра, к обеду, гонец пришел. И мне в руки конверт прямоугольный даёт. Похоронку, значит. А у меня ни слезинки, ни страха. Врёте, говорю вы все. Так никому и не сказала и конверт в печи сожгла. А по осени батя вернулся. Без руки и хромый, но живой.
Вот он и рассказывает, как его какой-то дед из окопа вытащил, несколько верст тянул, да все про какую-то девку добрую сказывал. Про корову пятнистую, что чуть после отела не околела, да выкарабкалась, про овечьи варежки да носки, которые бабы при лучине прядут, про колоски по полям подъеденные – целую ночь тащил, да все мне про бытье деревенское сказывал.