Во какое чудо получается. Батя мне слово в слово пересказал все то, что я тогда у печи говорила. И по времени выходит – как раз та ночь.
Получается, домовые не только сам дом в порядке держат, а мир и покой берегут, от слез и горя спасают. Если ты к ним с благодарностью и уважением, конечно.
Я ж после этого в кажду хату заходила, то лучину зажгу, то пару веток сухих в печь положу, а потом за мной и другие повторять стали: кто яичко на стол, кто печива кусочек. Мало того, что жить сытнее начали, так почитай, всех мужиков уберегли. Все пришли живыми, кроме Тоськиных. Но там другая история была, поди сказывала уже, ты кивни, коли так, а то я и не помню совсем.
Ночь пятая
Софья в город за год перед самой войной уехала. Малышей грамоте учила – самая толковая среди нас была. Дуняша тоже сначала поехала – она на счетах считала, как дятел отстукивала, ее в казённую бухгалтерию позвали, да не смогла она в городе, все ее к лесу тянуло. А Соня осталась. И ожерелье свое с собой забрала.
Однажды на танцы пошла да на себя эту красоту напялила. Ей тогда годов уже много было, да все одна куковала – никак не хотела с жизнью вольной расстаться да под мужика прогнуться. Идёт, значит, красуется, взгляды завидущие на себе ловит, да только от этого ей ещё приятнее становится.
А тут кавалер подскакивает, на танец приглашает. И Соня-то наша в вальсе кружится, щеки от радости зарумянились, глазки засияли, а камни заветные лучами своими ее подсвечивают.
Кавалер, Михайлой звали, под ручку белую до общежития проводил, да каждый день ее с букетиком возле школы встречал. А она вот ни в какую, не мой, говорит, вы человечек, товарищ Петренко, не лежит, говорит, к вам душа. А тот настырничает, продолжает цветами да взглядом провожать. И попривыкли все к ухажеру ейному, здороваться стали, да на чай приглашать, если Соня за тетрадками в школе засидится.
И вот день теплый, майский был, она там зал украшала, да песни с ребятней учила, когда Михайло этот в гости к ней наведался. В комнату зашёл, да все вещи повыворачивал – бусики зелёные ему больше нашей Сони приглянулись. Нашел шкатулку, ожерелье вытащил, да как заорёт.
На крики соседки прибежали, смотрят, а тот в одной руке бусы держит, а второй глаза прикрывает, а по щеке слеза кровавая течёт.
Девки от страха обомлели, что делать не знают, а мужик криком кричит, волчком по полу кататься стал, хочет с руки бусы скинуть, они припеклись-то к ладони. Орет, по матери всех называет, но от того ещё больше по полу катается.