Видеть Калеба настолько виноватым было непривычно, похоже, он и в самом деле переживал из-за того, что мне пришлось столкнуться с его тайной работой так близко. Я только вздохнула, смиряясь с неизбежным, и подняла мелодично звякнувшую опасным содержимым коробку.
– Спрячу в сейф в старой спальне, – пообещала я. – А ты, если хочешь, иди на кухню, я там блинчики с джемом тебе оставила.
– Я говорил, что я тебя обожаю? – с явным облегчением выдохнул оборотень, вызвав у меня улыбку.
– Повторяй это почаще! – усмехнулась я в ответ на полный признательности и благодарности взгляд.
*
Еще на рассвете Калеб забрал «фею» и умчался, оставив мне лишь записку с благодарностями, обещанием зайти в воскресенье и еще одним признанием в обожании – похоже, мой вчерашний ответ оборотень воспринял как указание к действию. Полное оптимизма и веселья послание друга немного скрасило мне одинокое утро в огромном пустом особняке. Давно, еще на первом курсе, я даже собиралась его продать и купить что-нибудь попроще, но Калеб уговорил отложить это решение хотя бы до конца учебы. Я послушалась и не пожалела – особняк Ферроу стоял в самом центре Родена, а университет и все необходимые мне магазины были в пределах десяти-пятнадцати минут неспешного шага по чистым, освещенным и вымощенным гладким камнем улочкам. Далеко не все районы столицы могли таким похвастаться.
И все же у меня ушло немало времени, чтобы привыкнуть к дому. Я распустила штат слуг, работавших при Артуре Ферроу, и наняла приходящих горничных, два раза в неделю помогавших мне с уборкой. Большую часть комнат я заперла на ключ и годами не открывала, так что с оставшимся пространством трехэтажного особняка две девушки справлялись без труда. Со временем у меня выработались свои привычки и свой распорядок дня, в корне отличающийся от такового при отце, однако я все еще с трудом могла принять доставшийся в наследство дом как свое убежище. Прошлое находило меня, выглядывая из-за оправы старинных зеркал, затаившись за дверьми запертых комнат, шурша тяжелыми гобеленовыми портьерами и поскрипывая чуть рассохшимся паркетом.
Однажды я не выдержала. Поймав себя на том, что стараюсь бесшумно пробегать мимо давно пустующего кабинета Артура Ферроу и вздрагиваю, если кто-то из горничных ко мне обращается, я вышла из себя. Сколько можно бояться собственной тени! Это мой дом! Неконтролируемая, несвойственная мне ярость требовала выхода, и я металась по комнатам, выбрасывая вещи на пол из ящиков и шкафов, разбивая вазы и статуэтки и пиная обтянутые дорогим бархатом диванные подушки, пока не наткнулась на припрятанную Калебом еще на первом курсе биту – когда-то друг после работы заявился ко мне с разбитыми лицом и костяшками на кулаках, с порога вручил свой трофей и попросил дать что-нибудь холодное. Пока я трясущимися руками обрабатывала раны, оборотень, довольно ухмыляясь, хвастался, что напавшим на него сейчас гораздо хуже. Бита оказалась отличным оружием против призраков прошлого и разрушений причиняла куда больше, чем мои слабые руки. Особенно сильно досталось ненавистному кабинету. Заглянувший в гости Калеб застал меня, остервенело кромсающую старинный отцовский секретер. Оценив обстановку и мое состояние, оборотень не стал меня останавливать. Вместо этого он принес из гостиной патефон, включил музыку и молча присоединился к безобразию, а когда мои силы окончательно иссякли, обработал содранные из-за неумелого обращения с непривычным оружием ладони и заварил чай. Наверное, это было самое безумное чаепитие в моей жизни – мы сидели посреди обломков прямо на полу и улыбались друг другу, все так же не проронив ни слова. Слова нам в тот вечер были не нужны.