– С работы на работу едете? – Не поверил я.
– Да, – снова зевнула она. – Нищие люди такое практикуют.
Ладно, это были уже не мои проблемы. Но значит деньги ей позарез нужны и на мою аферу, если я на нее решусь, согласится. Я влился в поток машин и повернул к набережной. Время уже начало девятого, улицы были полны людей, а дороги автомобилей. И хотя доехать на авто можно было минут за восемь, пришлось потолкаться в пробках. Я остановился у сквера и повернулся к Воробейкиной.
Она спала. Сползла чуть набок, прислонилась щекой к пристегнутому ремню безопасности и уснула. Наверное, немудрено после ночной смены, но спящие в машине странные девицы мне нужны были, как собаке пятая нога.
– Эй, – позвал я. – Воробейкина, вставайте!
Она причмокнула губами во сне. Черт побери, что делать то? Я протянул руку и потряс девушку за коленку. Ноль реакции.
– Не смейте здесь спать! – рассердился я. – Воробейкина!
Девушка даже и не думала реагировать. Я посмотрел время – половина девятого. На работу ей наверняка к девяти и мы уже рядом. И подумал – ладно, пусть десять минут спит. Подожду. Но потом непременно растолкаю. Во-первых я не мать Тереза, во-вторых у меня свои дела, я к матери обещал заехать, у меня проект горит, чтобы впечатлить деда, нужно было показать ему максимально готовый, в-третьих Ева истерит, что мы с ней почти не видимся.
Посмотрел еще на девушку – спит. Как ни в чем ни бывало. И лицо такое умиротворенное. И веснушки смирно сидят, каждая на своём месте, а то раньше казалось, они вечно прыгают то с носа на щеки, то обратно. Я вздохнул – старею. Добрею. Снова глянул на время. Успею все, вроде. И чтобы не стоять в дурацком ожидании тронулся к ближайшей кофейне, всего через два дома. Сходил и взял два кофе навынос. Себе американо, что пило рыжее недоразумение, я не знал, взял какую сладкую херню со взбитыми сливками и прочей бабской ерундой. Пока кофе был готов и я вернулся с ним в авто, истекли уже не десять минут, а все пятнадцать.
– Воробейкина! – рявкнул я так громко, словно от того, проснется ли она сейчас зависела судьба мира.
Она дёрнулась вперед со страху, ремень натянулся, испугалась ремня, дернулась ещё раз, я закатил глаза. Ко мне повернулась – в глазах ноль понимания и узнавания, как той ночью в первые секунды после пробуждения.