Люба между делами рассуждала, насколько встанет сегодня завод. Бедный Гундыр, подозревала она, толку от дядьки особо не будет. Ну сколько он перетащить мешков сможет? Не смешите.
Муж Йомы представлялся ей этаким пленником великанши, который сумел убедить людоедшу, что мужем будет полезнее, чем ужином. Но в память о прошлом (или в надежде), жена продолжает откармливать тощего и втихаря пьющего супруга.
На деле же Гундыр оказался самой настоящей горой. Здоровенный, через дверь он протиснулся полубоком. Плечи оказались шире проёма. Лысая голова не снесла косяк только благодаря сутулости.
Если брови Эммы Евгеньевны можно было заплетать в косички, у Гундыра бровей не было вовсе; на плоском лице выделялась только внушительная картофелина носа да чёрные глаза. Люба невольно вжалась в стену.
– Здравствуйте!
Гундыр величественно кивнул, проходя мимо. Да, такой мешки действительно перекидает не напрягаясь. С лестницы уже бодро катилась навстречу начальница. Резкий голос её приобрёл воркующие интонации и несвойственную весёлость.
***
Несколько часов спустя Люба замерла перед дверью, собираясь постучать в дверь к Эмме Евгеньевне. Сегодня был последний день обещанной работы.
Из-за двери доносилось зычное:
– Распустили косы все. Не могу. Совсем не разумеют. Как в окружении покойниц у себя дома.
– А когда же к тебе идти, как не в смерть. – Гундар засмеялся, и стены загудели от оглушительного рыка.
– В смерть – это не ко мне, в смерть – это дальше в лес и через реку. Я тут про жизнь всё же. Рожь и прочее…
– Ну-ну. До смерти, после – какая разница, если ты на грани стоишь.
– Ой, что ты понимаешь в жизни-нежизни, – запротестовала Йома и громче, так, что басовитый рык пролетел по коридору, рявкнула: – А ты заходи, заходи, нечего уши греть.
И как у неё получается? Может, правда на запах? Бабушка, зачем тебе такой большой нос? Чтобы за дверью тебя учуять, внученька.
Смущённая, пойманная на подслушивании, Люба дёрнула ручку. Да, сюда работать только под страхом смерти и идти. Работала-то она с убранными волосами, но каждый раз оказывалась перед Эммой Евгеньевной уже до или после процесса. К себе-то домой она может идти в любом виде.
– Благодарю тебя за помощь, Любовь, вот тебе за службу. – Йома протянула объёмный белый конверт. – Возражений не принимаю. А теперь тебе пора домой, уже поздно. Гундыр подвезёт до деревни, чтоб ноги по темноте не переломала. И бабушке привет передавай. – С последними словами она хмыкнула, приобняла Любу и легко развернула её к двери.