– Угу.
– А хочешь, чтобы всё прекратилось? – кивнула на реку чужачка. – Чтобы ни войны, ни пароходов, ни мертвецов больше не было?
– Хочу, – шепнула Улляна.
Кто ж не хочет? Как можно хотеть, чтобы продолжалось?
В глазах пришелицы плескалась вода, сверкали тайными огнями болота, рычал водопад среди скал, бултыхались сверкучие рыбы чешуёй, и Улляна покорно шла за ней в Каму, и в лёгкие проникала сама река, и дышать было нечем – только водой; и отпевать её не стали, а бабушка не снимала траура до самой смерти.
Шёл к середине июнь 1919 года.
***
Корабли отходили к Левшино.
Улляна и не незнакомка боле, но не сестра, не та, какую назовёшь родной, новой семьёй, но всё ещё важная часть новой жизни – товарка, присматривались издалека. Не то чтобы их волновала политическая подоплёка событий; не то чтобы важно было то, что те люди, на берегу, потрошащие корабли, чтобы отправить их кусочки в Сибирь по приказу Колчака, – белые; не то чтобы бадь вужьи поддерживали красных и потому изыскали способ белым навредить – искать такой смысл в их действиях было бесполезно. Тех, кто бежал, они не трогали – только смотрели, как моряки с благородного «Александра» (Улляна шепнула беззвучно это имя, словно выступившее из далёкого прошлого) скрывались в ночи.
Небо светлело, ожидая рассвета.
– Гляди, – булькнула Улляна. – Готовят цистерны.
Товарка спрашивать, что это, не стала: ей хватило чёрной жижи и сверкнувшего в глазах Улляны пламени, чтобы понять, к чему всё идёт.
– Потравят реку, – добавила Улляна на тот случай, если её не поняли, но товарка кивнула. – Надо замедлить течение. Сможем?
– Потопи соломовый плот, – одними губами шепнула бадь вужья. – Он там, выше. Огонь любит солому.
Добраться до плота Улляна не успела самую малость: пламень, стремглав пробежавшись по нефтяному потоку, сверкающему перецветно на глади воды, взгрязся в солому, а ветер направил плот ровно к кораблям. Они смыкали ряды плотно, как воины древности, и без трепета, пустыми иллюминаторами, уставились на огонь; он обнимал их всех сразу, не зря разбора.
Над Камой и Чусовой клубился серый дым, а суда опускались на дно.
Они ничего не смогли. Человек оказался сильнее.
***
И всё же над новыми речными судами теперь упрямо – будто не благодаря, а вопреки – развевались алые флаги – Улляна глядела на них из-под толщи воды так, что никто бы и не смог заметить. Белые пассажирские пароходы, словно из прошлой жизни, мерно прорезали острыми носами Каму, и люди, счастливые, восторженные, такие обычные, глядели в оба, прохаживались по палубам, что-то друг другу показывали на противоположном берегу.