– Подъем! Давай, давай, давай! Подъем! Давай….
Федя резко мотнул головой, стряхивая остатки счастливого сна, и стал торопливо обуваться. Он плотно намотал на ноги портянки, надел ботинки, и стал крутить обмотки. В строй Федька прибежал последним. Феде очень не повезло с ботинками. Когда они прибыли в лагерь формирования и стали одеваться в военное, то ботинки Федьке достались чуть-чуть тесноватые. Ему бы сразу об этом командиру сказать, но он чего-то постеснялся, уж, больно, тот командир строгим был. Вот и пришлось из-за строгости командирской страдать Феде ногами. Думал – разносятся ботинки. Дней десять в лагере терпел, и вчера, пока они час от станции к полку пешим строем шли. Особенно тяжко вчера было. Как вышли они из теплого вагона на декабрьский мороз (а с вчерашнего дня мороз, даже для декабря, на редкость крепким случился), так ноги у Федьки сразу и «задубели». Последние километры по ночной дороге он, вообще, стиснув зубы да постоянно морщась от боли шел. Морщился и мать вспоминал.
В тот день, когда его отправляли на войну, ударил первый ноябрьский морозец. Не особо крепко ударил, но лужи на улице льдом затянуло. Мать, как лужи ледяные увидела, так сразу стала заставлять Федю валенки надеть. Да только он ей не поддался. Не маленький уже, чтоб при первом морозце ноги в валенки совать. В солдаты ведь он шел. Наотрез отказывался Федор, а мать никак униматься не хотела.
– Возьми валенки, Феденька, возьми, – шептала она. – Потеплее тебе в них будет. Потеплее.
И даже на станции, где призывников ждали вагоны-теплушки, мать опять с этими валенками лезла. Сперва Федька терпел, а как услышал за спиной голос известного деревенского насмешника Витьки Пушка, так даже немного на мать рассердился.
– Смотрите, – ржал сзади Пушок, – Федька-то, хочет валенками фашистов бить. Он так и командирам скажет: не нужен мне ваш пулемет, меня маманя валенками обеспечила. Маманя лучше вас понимает, чем немцев лупить надо. Ха-ха-ха!
И оттолкнул Федя после таких обидных слов мать. Пусть легонько, но оттолкнул. Мать отступила назад, запнулась обо что-то ногой, взмахнула руками и выронила валенки на мерзлую землю. Пока она их поднимала, на перроне посадочная суматоха началась, какой-то сердитый военный ухватил Федьку за рукав и потащил к поезду. Федя и опомниться не успел, как оказался в дальнем углу вагона. Он попробовал к двери пробраться, да где там…. Не пустили его. И лишь когда вагон резко тронулся, когда тряхнуло их всех весьма ощутимо, получилось в той суматохе у Федьки к двери пробраться. Выглянул он, и увидел среди орущей толпы свою мать, крепко прижимающую к груди его черные подшитые валенки.