В принципе, сам по себе подобный рацион, может быть, был бы неплох, поскольку в кашу теоретически добавляли и мясо (хотя бы тушенку), и масло. Однако в действительности все складывалось несколько иначе. Армейские городки были окружены населенными пунктами российской провинции, где продуктов катастрофически не хватало. И это формировало почву для коррупции. Те, кто имел отношение к снабжению – командиры, завхозы, старшины, повара, – неплохо грели руки на воровстве. Дефицитные продукты (особенно подлежащие длительному хранению консервы) шли налево, а вырученные за них деньги пропивались, поскольку бедолагам-военнослужащим хотелось хоть как-то скрасить свои унылые гарнизонные будни. Какая-то часть продуктов шла, естественно, офицерским семьям, страдавшим, как и все другие семьи, от товарного дефицита [Кох 2003: 29].
Обнаружить масштабы воровства в армии трудно, поскольку солдат вынужден жрать, что дают. Поди проверь – была ли положена в котел с кашей одна банка тушенки или три. Особенно если коррупция охватывает всю армейскую вертикаль власти, включая ревизоров. Правда, во время моих военных сборов в 1983 году студенты-юристы умудрились все же устроить проверку. Тогда-то я и узнал впервые, что реально происходит в Советской армии. А через несколько лет увидел, как легко в обычной деревне выгодно сбыть консервы. В многодневный лыжный поход по Карельскому перешейку под Ленинградом инструктор нашей группы не взял картошку. Зачем тащить тяжесть, когда ее можно выменять на тушенку и сгущенку в любой деревне. Как-то раз я сам пошел «на дело» и легко совершил товарообмен в первой же избе.
При этом снабжение офицерских семей могло быть значительно лучше солдатского. Мой собеседник социолог Владимир Костюшев – сын летчика, выросший в военном городке под Семипалатинском, – отмечал, что детство его было по советским временам вполне сытным [Костюшев, интервью]. Неплохим могло быть и снабжение в тех особых городках, где размещались предприятия военно-промышленного комплекса. Государство стремилось к тому, чтобы ВПК работал эффективно. Но в целом малые города СССР представляли собой печальную картину. Глухая провинция с убогим продовольственным снабжением находилась на второй ступени нашей условной лестницы. Там кормились, чем бог послал, или, точнее, тем, что послала народу советская власть – в дополнение к собственным огородам, дарам леса и покупкам на колхозном рынке. Известный российский политик Владимир Рыжков, выросший в маленьком городке на Алтае, рассказывал мне, что в детстве бананы попробовал всего один раз, причем не знал, что они должны быть желтыми: съел зеленые, недозревшие. При этом надо сказать, что его мама принадлежала к местной номенклатуре [Рыжков, интервью]. Лауреат Нобелевской премии мира журналист Дмитрий Муратов