– почитаемых душ предков, культ которых традиционно силен в Белоруссии, а с другой стороны, в образах различных персонажей, происходящих из «нечистых» покойников, умерших «неправильной» смертью, по разным причинам не проживших положенный им срок жизни:
детей, умерших некрещеными, «ходячих» покойников, русалок, кикимор. Всем этим персонажам посвящена
вторая глава.
Общеславянские корни имеют в белорусском фольклоре и широко распространенные поверья о людях, наделенных колдовскими способностями и демоническими чертами, – ведьмах, колдунах, знахарях. Это не мифологические персонажи в прямом значении этого слова, но реальные люди (часто соседи, односельчане), которые могут с помощью магии творить как зло, так и добро. Основные результаты их вредоносной деятельности – это различные формы сглаза и порчи, к которой также принадлежат залом (особым образом скрученные или надломленные колосья в поле) и колтун – спутанные пряди волос на голове, вызывающие болезненное состояние. К этой же категории людей с демоническими свойствами принадлежит значительное число лиц, которых можно назвать знающими и которые в силу своей профессиональной деятельности наделяются в народном сознании магическими чертами, – это музыканты, гончары, пасечники, пастухи, кузнецы, повитухи. Подобные свойства приписывают и социальным маргиналам – всевозможным странникам и нищим, которые обладают способностью предвидеть будущее и вступать в контакт с «иным» миром. Белорусская мифология (наряду с украинской, карпатской и южнославянской) хорошо сохранила представления о людях-оборотнях, способных превращаться в волков, – волколаках. Весь этот обширный круг людей и явлений, связанных с колдовством и магией, описан в третьей главе.
Четвертая глава посвящена духам домашнего и природного пространства. На первый взгляд может показаться, что белорусская мифологическая система в этой области очень похожа на русскую, – в ней также присутствуют представления о мифологических хозяевах дома, хлева, бани, овина, а за пределами усадьбы – леса, водоемов и поля. Однако это ощущение похожести ложное: при более внимательном подходе оказывается, что белорусская традиция обладает (если вспомнить слова Е. Баратынского) «лица необщим выраженьем» и что по целому ряду мотивов и сюжетов, а также по «устройству» якобы похожих персонажей (даже таких, как домовой или водяной) она значительно отличается от русской.