– А чего это означает? Что за такая отметина, не пойму? – снова спросила она.
– Нечистая отметина, как изъян на теле. Когда ребёнок не таким, как обычно, рождается, а с пятном или с шишкой какой, значит, он меченый нечистой силой. Бывает, что пальцев у ребёнка больше или верхняя губа дырявая, зубы в два ряда или вовсе руки-ноги нет.
Старуха склонилась к уху Натальи и зашептала, страшно округлив глаза:
– Было при мне такое, что в соседнем селе двухголовый младенец родился. Тоже меченый был. Да, к счастью, помер сразу. Уж я тогда страху натерпелась!
– И что же мне теперь с ребёнком делать, Устина? – едва сдерживая слёзы, спросила Наталья.
– Не реви, скажу я тебе, что делать надобно. Теперича в это уж никто не верит, а раньше-то таких младенчиков у нас в деревне сразу в лес несли, да подальше, в самую чащу – туда, где Баба Яга живёт. Уносили, да и оставляли там.
– Насовсем, что ли? – растерянно спросила Наталья.
– Конечно. Баба Яга младенчиков таких в печь кидает, жарит да ест, косточками не давится.
– Да как же это? Жалко же, – прошептала Наталья, и на глаза её навернулись слёзы.
– А как не жалко? Жалко! Да только ребёнок с отметиной то же самое, что выродившееся зло. А зло лучше отправлять туда, где ему место.
Наталья сжала зубы и шумно вздохнула.
– Дай мне её, – сказала она, – я в эти глупости верить не собираюсь. Вон у Егора Мельника шесть пальцев на ноге, да что-то его жена не жалуется, что он больно зол и беду приносит!
Повитуха усмехнулась, её обвисшие морщинистые щеки задрожали.
– Да ты просто про то не знаешь! Егор Мельник всю жизнь хворает, и нога у него с шестью-то пальцами, гниёт. Как портянку-то он свою развернёт, так и вонь повсюду стоит – страх! Ох, Наталья, куда мир-то катится? Теперича никто в это не верит, а зря…
Устина остановилась на полуслове, замолчала, задумчиво посмотрела на новорождённую девочку и протянула её Наталье.
– Бойся этого ребёнка, она беду тебе принесёт, и не одну. Если, конечно, выживет. Уж больно мала, – сказала старуха.
Наталья с опаской взяла дочь на руки и стала внимательно рассматривать её красное, опухшее личико. Она была не похожа ни на Наталью, ни на её мужа Акима. Кареглазая, черноволосая – что-то было в ней чужое, словно неродное. А ещё девочка была до того крошечная, что казалась мягкой и бескостной, и женщина боялась её прижимать к себе.