Прозвучал скрип, и из-за спины Филиппа послышались в очередной раз напомнившие о своей некомпетентности шаги, а вместе с ними следовал и этот глупый вопрос. Лица всех остальных стали чётче, когда Филипп попытался снова отыскать в толпе мать с сыном, но пока он оборачивался, оказалось, что с площади все давно выметнулось. Было слышно, как таблетки со стаканом воды шуршаще приземлились на тумбочку. Филипп ответил машинально на несколько заданных ему вопросов, которые он, кажется, не понял, откуда доносились, ответил около теми словами, которые были подходящими на любой случай жизни. Но отчего внезапно, хотя и было странно дребезжание внутри, почему, новость после вопросов, что скоро Филиппа выписывают, его взбодрила? От голоса женщины образы в окне вдруг стали расплывчатее. Сестра говорила об этом на протяжении почти месяца, но вся эта отдаленность и неточность в ее словах звучала скорее как оправдание, а намерение-лукавством врачей, которое пациент пропускал мимо ушей из раза в раз. Когда же на него ни с того ни с сего свалилась новость, что скоро его будут выписывать, он уже не понимал, как к до кривой ухмылки внезапно возникшей новости относится. Первым же делом в голову вклинился вопрос, что он будет делать с окном. И куда в таком случае он пойдет? Не на улицу же, которую он прежде лишь со стороны разглядывал с восхищением. Что за глупость? Прежде он не думал, что ему придётся когда-то убраться из палаты. Но остаться он не мог, а значит его выгоняли. Выгоняли бескомпромиссно и грубо. Как животное.