Виктор Усольцев был местный колдун. Я немного льстил, так его называя. Он не замечал моей иронии. А вообще–то зарабатывал он на жизнь «ювелиркой». С золотом не связывался, работал со сплавом стали и серебра, который сам же и варил в самодельном тигле. В известных только ему местах добывал агаты и яшму, попадались и мелкие изумруды, сапфиры. Резал камень, полировал.
С камнем у него были какие–то свои мистические отношения. Он и мне предлагал свою методу. Говорил многозначительно, сыпал эзотерическими терминами.
Он собирал книги по оккультизму. Холодинамика, НЛП, – и здесь Усольцев был специалистом. Денег на книги он не жалел. Полки с книгами закрывали две стены.
– Ты хоть половину–то прочел? – спрашивал я его.
– Я себе положил до 92–х, – небрежно говорил Усольцев. – Успею еще!
– А что же не до ста? – Меня язвило, что всемогущий Усольцев берет, как в магазине, сколько душа пожелает. Я же не владел левитацией, телекинезом. И чудо–рамки крутились в моих руках совсем не так, как требовалось. Усольцев же, оглядев меня с каким–то особенным прищуром, рассказывал о наличии в моей ауре энергетической дыры. И я чувствовал себя немощным и никчемным.
– Разочарование в идеалах губительно, – говорил Усольцева. И что тут было возразить?
Однажды, когда колдун был в очередной экспедиции за камнями, его ограбили. Воры, очевидно по наводке, искали золотые украшения. Не нашли и, в порядке компенсации, унесли с собой фото и видеоаппаратуру.
После этого Усольцев поставил себе сейфовую дверь. И замок сделал особый, с секретом. За этой дверью он и собирался провести оставшиеся ему сорок лет. Я уходил, а он долго гремел запорами.
Усольцев жил, как и положено магу и колдуну один. А я счастливо женился и в семейных заботах забыл о нем.
Много позже мне кто–то сказал, что Усольцев вот уже как полгода назад умер. Что–то случилось с сердцем. Сейфовую дверь долго не могли открыть. Лето было жаркое и слесаря работали с мокрыми платками на лицах, чтобы хоть немного заглушить запах тления.
По другой, непроверенной версии, Усольцев в своем междумирье так и доживает отмеренные себе годы за железной дверью, режет и точит камень, голодает по Полю Брэгу, а по Фэн–Шую и лунному календарю в очередной раз переставляет мебель. Пускай он большой чудак, Усольцев, мне хочется оставить ему это.