Ранее в том же месяце Клэр Клермонт обнаружила, что беременна, но подождала некоторое время, прежде чем сообщить Байрону эту новость. Его ответ был таким: «Это отродье мое?» Тем временем он продолжал заниматься сексом с «этой чудаковатой девчонкой» («если восемнадцатилетняя девушка скачет к тебе в любое время ночи – есть только один путь»). И он использовал ее для переписки третьей песни из «Паломничества Чайльд Гарольда» (которую он закончил к 27 июня) для отправки своему издателю в Лондон.
Мэри Годвин тоже переписывала стихи – эта работа ей нравилась, поскольку она также явно испытывала влечение к Байрону (хотя и не всегда из-за его поведения) и была впечатлена его ошеломляющей «интеллектуальной энергией». Когда Байрон позже объявил Клэр Клэрмонт и Перси Шелли, что его отношения с Клэр закончились, он специально попросил, чтобы Мэри не присутствовала при объявлении этой новости. Это смутило, но не удивило ее, поскольку после их встречи 27 мая Байрон предельно ясно дал понять, что предпочитает вести разговоры о важных вещах с мужчинами, а не с женщинами. Как вспоминала Мэри в октябре 1822 года:
Я не думаю, что чей-либо голос обладает такой же силой пробуждения во мне меланхолии, как у [Байрона] – я привыкла, едва заслышав его, лишь слушать и мало говорить – другой голос, не мой, отвечал ему… Поскольку некомпетентность и робость всегда не давали мне участвовать в ночных беседах у Диодати – они были будто бы тет-а-тет между моим Шелли и [Байроном]…
Из дневника Полидори также становится ясно, что Байрон предпочитал обедать и разговаривать с Шелли наедине – «Обедал с Ш.», «Затем повидаться с Шелли…», «Оттуда к Шелли…», «К Шелли на лодке…» – и что леди должны были предаваться более подходящим им занятиями. Быть исключенной из этих интимных тет-а-тет стало для Мэри Годвин новым и, возможно, тяжелым опытом. С момента ее первых бесед с Перси Шелли в июне 1814 года – у могилы ее матери Мэри Уолстонкрафт на кладбище Сент-Панкрас – она ожидала, что ее отношения с ним будут общением равных, встречей единомышленников, которые добровольно выбрали жить вместе вне условностей общества. Она была дочерью двух любимых политических философов Шелли – «дитя любви и света», как он ее называл, – и самой впечатляюще образованной женщиной из всех, которых он когда-либо встречал.