– Из офицерского рапорта о битве с акарами. 7 ц. 653 г.
Путь от форта Треба до Седого холма дался нелегко – а уж возвращаться с рубежей после победоносной битвы было просто невыносимо.
Смутно припоминаю наш путь на передовую. Устало, с тяжкой солдатской бранью волочила ноги пехота; в строю ныли, что под гамбезоном все взопрело, хотя утро стояло прохладное. Сердце, конечно, сжималось, однако я бы в жизни не показала жалости. Нет, я просто молча устремила взгляд туда, куда нас вел Эрефиэль.
На обратном пути уже не было брани, не звучало жалоб – напротив, шеренги маршировали в удушливом безмолвии. Лишь шлепали по слякоти сапоги да порой стонали раненые. Виной этому не потери: в наших рядах убили немногих, чего не скажешь о враге.
Все дело в том, что многие впервые сошлись лицом к лицу с противником – этой ходячей смертью, горой мускулов, окрашенной несмываемым углем. Темные бусины их глаз сверкали, как выуженные из бездны жемчужины, из-под нижней губы чуть-чуть выступали клыки, по телам вились выбитые узоры. Несчастье сводило меня с ними в бою уже четырежды, и биться не становилось легче. Джеремия, должно быть, при виде акара тут же бы сжался в комок. Я с сестринским ехидством представила эту картину.
Лениво вздымалось над горизонтом солнце, и в памяти воскресали образы моего первого сражения. Как я в порыве чисто детского героизма ринулась из строя в самую сечу. Заметь тот акар, что у меня в руках копье, я бы давно лежала в земле. Он рухнул на меня, напоролся сердцем прямо на острие, и по древку зазмеилась склизкая кровь.
Тот миг вспышкой молнии выжгло у меня в памяти. Угольная кожа, белый блеск клыков, тугие мясистые мышцы на теле вдвое шире моего и выше на три головы.
Убитый акар погреб меня под собой. Одновременно и утешало, и пугало, что за звуками бушующей битвы никто не слышал моих криков. Война тенями плясала перед взором.
В этот раз я не сглупила. Тело рвалось в рубку, на месте ему было тяжко, но все же я не бросила товарищей в строю и помогла уложить трех громил.
Медленный марш нашей колонны остановился. Эрефиэль выехал на пригорок, по которому вилась наша дорога, и снял шлем в форме головы своего отца – Белого Ястреба. В его убранных назад белых волосах торчали не менее белоснежные перья.
– Почти дома. – Он одарил нас воодушевляющей улыбкой, и та передалась первым рядам, поползла по строю в самый хвост. Все сто пятьдесят изнуренных дорогой воинов просияли. Мы салютовали командиру оружием. Тяготы битвы не подорвали его непоколебимости. Доспех придавал ему царственного великолепия, роняя во все стороны отблески восходящего солнца. Пятнышки высохшего пота присыпали его полузерубскую кожу бляшками.