Неглубокий, полупрозрачный сон продлился недолго. Грубо лязгнула дверь. В камеру, где едва помещался Нельсон со своей поминутно разбухавшей головной болью, завели какого-то парня.
– Вы не имеете права, верните мои вещи! Телефон! – клокотал тот. – Вы должны составить опись!
– Составим-составим, не переживайте. Вы пока здесь посидите, а мы как раз все опишем, – ласково отозвался конвоир.
Вибрирующий молодой человек позднего студенческого возраста крикнул что-то об адвокате вслед уплывшему по бурому линолеуму полицейскому тулову. У него было чуточку опушенное лицо, крупные уши, за которые ненадежно зацепилась тонкая оправа очков. Высокий, нескладный, в мешковатой синей толстовке, скруглявшей по бокам худобу, – и тем не менее в насквозь интеллигентном облике читалась некая затаенная взбрычливость.
– Глеб, – вызывающе бросил он, все еще натянутый как тетива.
– Куришь? – с надеждой спросил Нельсон.
Глеб помотал головой. Нельсон вздохнул и, представившись, подал парню телефон. Тот помедлил, но взял – вероятно, посчитал мотивы сокамерника достойными. Наморщил лоб, припоминая номер, и принялся лихорадочно печатать.
Переписка Глеба распалила. Вскоре ее содержание, вскипев, выплеснулось из текста наружу. Время от времени примолкая, чтобы что-то еще напечатать, Глеб сообщил: он активист, копирайтер и филолог – именно в таком порядке. И без пяти минут политический заключенный, добавил он почти мечтательно. Дальше последовали пылкие заявления о недопуске кандидатов, коррупции и государственном произволе. Как выяснилось, утром тридцатого апреля Глеб вышел с плакатом на очередной одиночный пикет к фонтану – мокрому гранитному шару на углу Невского проспекта и Малой Садовой. Собирался выразить позицию («Это нормально для современного правового государства!»), да только его мигом увезли в ОВД якобы для проверки документов.
– А тебя за что? – наконец поинтересовался Глеб.
Всем своим видом он выказывал готовность немедленно возмутиться любой, самой крохотной, тщедушной несправедливостью. Парень запыхался после тирады как бегун, не рассчитавший силы. Теперь он явно ощущал острое и не вполне взаимное сродство с собеседником.
Нельсон рассказал. История о керамисте, вступившемся за поруганный метлах, привела Глеба в восторг. Чтобы рассмотреть поближе керамический образец, он отложил телефон и даже не обратил внимания, когда аппарат загудел и забрякал сообщениями на деревянной скамейке.