опять неудача. уже несколько лет она пытается доставить послание командиру гвардии, но каждый раз погибает. её мучает вопрос, что будет дальше. но готова ли она узнать? готова ли повлиять на настоящее, изменив прошлое?
это я. я не могу позволить последователям церкви Аль Муштакара захватить Москву и оставить на её месте голое поле. я всеми силами сдерживаю её. надеюсь, она ещё не скоро осознает мощь, которой обладает. к этому моменту я постараюсь что-нибудь придумать.
Вова облокотился на перила своего балкона на 9 этаже. он стоял в одной полосатой футболке, хотя с неба падали редкие снежные хлопья, пронзаемые яркими солнечными лучами. Вове нравилось смотреть, как в воздухе растворяется пар, выходящий изо рта, как он сливается со всей холодной гущей пространства, со всей материей. он наклонил голову, стал наблюдать уходящее далеко вниз множество разрушенных балконов. только его, тот, что на 9 этаже, последний, был целым.
Вова вошёл в квартиру, запустив с собой холодный воздух. на кухне сидели лысый, болезненно выглядящий мальчик, который ел печенья, окуная их в горячий чай, и толстый старик, играющий на потёртой гитаре.
– Вова, я этим не наемся, – увидев мужчину, сказал мальчишка.
Вова не отвечал, стоял и смотрел на тусклую люстру.
– Не наемся, – повторил мальчик дрожащим голосом.
– Послушай, Саша, – сказал Вова, потёр лицо руками и сел на табуретку, тяжело вздохнув, – пока только так. Пока играет его мелодия, – он указал глазами на старика, – только так…
Его голос полнился многотонной усталостью и смирением. Саша так долго держал печенье в чае, что оно развалилось и утонуло в чашке. Мальчик тихо заплакал. Старик то медленно перебирал струны своими жирными пальцами, то брал какой-то минорный аккорд, вздыхал и снова продолжал играть.
Вова опять вышел на балкон, на теле его выступили мурашки. Послышался треск, посыпалась пыль. Вова нахмурился. Балкон обвалился вместе с ним, лететь пришлось недолго.
Хааа… – вздохнул Вова, сжимая холодный, обжигающий руки снег. И такое облегчение наступило, так легко в груди стало. Он встал и побрёл.
пальцы сейчас отмёрзнут. до боли холодно, будто в воздухе витают ледяные микроиголки. я чувствую лёд на своих ресницах. трамвай ещё не едет. стоя на этой остановке, я застал эволюцию человека. опять о вечном. зачем. вот приехал трамвай. сел. пусто. один мужик. страшные звуки. теперь не о вечном – вообще ни о чём. даже не о пустоте. в пустоте и то больше смысла. что же придумать. что же… о страшных звуках – скрипят колёса по рельсам, гудит метал, шепчет мне что-то, а потом рыдает, рыдает. я не хочу слушать рыдания метала, хочу радоваться. атмосфера тут угнетающая. то что надо, когда у тебя температура. тем-пе-ра-тур-ный бред. не хочу бредить. интересссно: чёртики летают, а по ступенькам какая-то жижа подползает к моим ногам. отбиваюсь ото всех. зря я сел так близко к к окну, тут откуда-то дует. теперь вообще бессвязный поток мыслей. бес-связ-ный. тот мужик отвечает, что связь во всём есть. даже в том, что он сейчас вылезет из конуры. какой. такой. где собаки живут. он собака? не собака. зачем конура? хватит. слишком бессвязно, слишком абстрактно, слишком нелепо. просто хочется хоть что-то написать, поэтому цепляюсь за все мысли, которые плавают в глубокой тарелке. а я их ложкой и так, и так. вкусно. а мужик таки… да всё равно на мужика. у меня вообще затылок мёрзнет. надо шапку потеплее надевать. морозы тут сильные, выматывают до изнемождения. холод забирает силы. щиплет. отмёрзнут. мёрзнут.