Повесть о белобрысой девчонке. Повесть - страница 3

Наташа была маленького роста, но ноги и руки казались несоизмеримо длинными, что делало её немного похожей на забавного лягушонка. Мелкие веснушки на лице, носик вздёрнутый, брови выгоревшие, волосы светло-русые, коленки и локти всегда в каких-то ссадинах, замазанных зеленкой. В общем-то, ничего примечательного и запоминающегося: простая деревенская девчонка. Вот только глаза у неё были необыкновенного, какого-то, как у кошки, желтоватого, с зелёным отливом цвета и всегда в них горел весёлый огонёк. Характером она обладала поразительно лёгким: никогда ни на что не обижалась, да и очень редко можно было увидеть её печальной. Выдумщицей она тоже была занятной, фантазии хоть отбавляй. Много времени мы с моей юной подружкой проводили вместе, благо избы наши стояли напротив друг друга, через дорогу. И в ближайший лесок ходили по грибы и ягоды, и в соседнее село бегали купаться в мелком, заросшем зелёной тиной озерце, и в различные детские забавы с упоением играли, в компании с соседским Сергеем, Женькой-латышом и второгодником Витькой, проживавшим на дальнем конце деревни. Что мы только не мастерили: различные рогатки, свистульки, вырезанные из ольхи, высокие ходули из жердей, пастушьи кнутики с наконечником из плетёного конского волоса, трубочки, стреляющие ярко красной рябиной и многое, многое другое, чем мы, босоногие ребятишки, занимались в незабываемые времена нашего солнечного детства. Особенно мне запомнилась игра, в которую меня научила моя белобрысая подружка. В то время даже простой пластилин был в дефиците, поэтому после обильных дождей, когда дорога вдоль домов, истоптанная коровьими копытами, наполнялась до коленок водой, мы из набухшей жирной грязи лепили маленьких человечков. Потом их прятали между стеблями подорожника или под цветками одуванчиков, а некоторых прикрепляли к старым доскам и отправляли в плавание по бурому от глины, вырытому возле водопроводной башни, небольшому пруду. Забавные фигурки с каждым солнечным днём теряли свою пластичность, высыхали, начинали рассыпаться, и мы без всякого сожаления их уничтожали, бросая с приличного расстояния куски засохшей грязи, будучи уверенными, что после следующего ливня мы сумеем изготовить ещё больше смешных человечков. Мы с Наташкой были самые младшие из деревенской ватаги, и поэтому нас порой и не звали на «серьёзные дела»: когда собирались компанией слазать вечером в чужой огород за яблоками, или ещё круче, сходить в тёмных сумерках к перелеску возле старого кладбища за светлячками. Но после одного забавного случая, (воспоминания о котором, всегда заставляли меня краснеть), отношение к нам поменялось, видимо показали мы себя действительно не по возрасту бесшабашными «сорвиголовами». Я так и не смог вспомнить, каким образом меня осенила эта «идея», где я смог подсмотреть что-то похожее? А случай произошёл, вот какой. В нашей деревне колодец с чистой и вкусной, в отличие от водопроводной, водой находился под горой у ручья. И вот представьте себе живописную ситуацию: дородная женщина в замызганном фартуке, с коромыслом через плечо и двумя наполненными ведрами поднимается устало, не спеша наверх. Решив на полпути передохнуть, опустила осторожно, боясь расплескать, вёдра на пыльную придорожную траву. Увидев сквозь забор из тына копошащуюся в грядках соседку, спросила, подразумевая завязать обычный женский разговор: « Грунь, подскажи, сколько уже времени?». А рядом мы с Наташкой высматривали в заросшей кроне приземистого дуба ещё совсем зелёные желуди, стараясь сбить их палками, так как залезать на такое могучее дерево ещё не умели. Мы, деревенские дети, неоднократно слышали, да и сами повторяли присказку в ответ на такой вопрос: «Сколько время? – два еврея, третий – жид, по верёвочке бежит». Но тут на меня что-то нашло, откуда всё взялось, не знаю, но я вдруг повернулся к ничего не подозревающей женщине, и быстро спустив трусики, показал ей свой стручок, а, повернувшись задом, и белоснежную попку, и с довольной улыбкой до ушей воскликнул: «Вот сколько время!». Но самое поразительное заключалось в том, что и моя верная подруга, проделав такие же движения и, повторив мои слова, стояла лукаво улыбающаяся рядом со мной. Колхозница, вместе с соседкой, зашлась громким, самым непосредственным хохотом, чуть вёдра не опрокинула от неожиданности. Молва о нашей проделке разнеслась по всей деревне, и от родителей нам, конечно же, досталось, как говорится, «на орехи», но долго ещё соседка тётя Груня, увидев нас, вспоминала этот «эротический» эпизод. Наташка всегда была неутомимой проказницей, особенно когда начала взрослеть. Ведь это она подала идею попугать зрителей после вечернего киносеанса знаменитых «Неуловимых мстителей» в сельском клубе. Сговорились мы с ребятами: стащили сохнувшие возле бани чьи-то простыни и, замотавшись в них, да ещё и подсвечивая изнутри карманными фонариками, начали медленно двигаться со стороны кладбища в направлении сельского клуба, пытаясь заунывным голосом распевать, как нам тогда казалось, страшные псалмы. Толпа на веранде, состоявшая в основном, из молодёжи, поначалу притихла от неожиданности и бросилась внутрь здания. Но тут у Витьки глупого развязался узелок, и сползло белое покрывало, обнажив тёмную мальчишескую фигуру, да он ещё в этой простыне и запутался. Поэтому те ребята, кто старше и смелее, восприняли с нарастающим чувством злости это представление «артистов погорелого театра», и с победным криком кинулись в погоню. Наша компания бросилась наутёк: мы с Наташкой, моментально сбросив с себя мешавшие балахоны, затаились в выгоревшем от грозы дупле старой липы. Сергей и Женька, догадавшись спрятать скомканные простыни за пазухи своих рубашек, юркнули в неприметный, (о котором знали только мы, когда играли в прятки) проход в зарослях двухметровой крапивы. А бедный Витька, получив немало тумаков, и отхлёстанный грязными тряпками, вымазанными в коровьих лепёшках, долго ещё обижался на своих, бросивших его одного, трусливых приятелей. Этому наивному, простодушному, физически крепкому, но боязливому и неуклюжему юноше частенько попадало и в других случаях. Однажды мы решили подразнить неприятную, вечно недовольную, с очень визгливым голосом и постоянно на нас ворчащую тётку из соседней деревни. Здесь опять наша неутомимая выдумщица отличилась: зная, что женщина живёт одна, а окна её дома прорублены в палисадник, придумала такой план действий. В вечерних сумерках, подкараулив, когда в избе у нашей жертвы погаснет свет, мы привязали к бельевой верёвке увесистую гайку от сломанного велосипеда и перекинули её через оконную скобяную ручку. Эту верёвочку мы дотянули до ближайшей осины с толстым скособоченным стволом и, спрятавшись за него, начали, затаив дыхание, подрагивать привязанным грузом. Несколько раз растрёпанная ото сна (в деревне взрослые ложились спать рано), очень раздражённая хозяйка выскакивала на крыльцо, недовольным голосом вопрошая в темноту: «Кого там черт принёс?». И не услышав ответа, ещё раз ругнувшись, опять закрывала двери в сенях. Подождав несколько минут, еле сдерживая распирающий нас всех смех, мы продолжали свою, конечно же, небезобидную игру. Кончилось это тем, что всерьёз разозлившаяся женщина, увидев белевшую на траве верёвку и догадавшись о причине её беспокойства, схватила прислоненный к стене хлева ошкуренный черенок и, в неожиданно распахнувшемся ночном халате, бросилась в нашем направлении. А мы уже, осмелев от удачи, забрались на дерево и оттуда продолжали периодически дёргать своей самодельной «дразнилкой». Но, увидев несущуюся к нам, взлохмаченную, сверкающую полуобнажённым пухлым телом, изрыгающую всевозможные проклятия «ведьму», да ещё и с увесистой метлой, и не на шутку испугавшись, мы разом спрыгнули на землю и бросились врассыпную. А Витьке опять не повезло, он зацепился широкими штанами за острый сучок и, стоя на одной ноге, неуклюже подпрыгивал. Разъярённая колхозница сполна отыгралась на нашем неудачливом сообщнике: разлохматила метлу о его спину, и учинила совсем уж жестокую расправу: небольшой пучок мокрой от росы крапивы, она изловчилась сильными и грубыми руками ему в штаны напихать, воспользовавшись его беспомощным положением. Утешали мы хлюпавшего носом Витьку долго и из чувства солидарности голыми руками рвали, обжигаясь жгучую траву, искренне уверяя себя, что от этих наших наивных мазохистских процедур, наверное, и ему не так уж больно будет.