Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 6. Иррациональность. Часть 1 - страница 74

Шрифт
Интервал


И только совершенная реализация! Под таким знанием следует понимать такое, при котором объект полностью виден со всех сторон, изнутри и снаружи. И это та наука, с которой мы хотим познакомить людей, хотя сама она на это не способна. Никто и никогда не достигал того уровня, когда мы обладаем знаниями. Для этого нет необходимых предварительных условий; совершенное знание требует субъекта, совершенного во всех отношениях, умственно и физически, в самом себе и в своей внешней жизненной ситуации, и объекта для познания, который должным образом подготовлен. Так является ли наше знание дерзкой уверенностью, сочетающейся со всевозможным невежеством?

На мой взгляд, основные черты только что описанной книги «Quod nihil scitur» явно обнаруживают точку зрения, сходную с той, что представлена в книге «De docta ignorantia». Санчес апеллирует к тем же авторитетам, что и Кузанус, к столь ученому Сократу и к самому мудрому и ученому из всех, к Соломону, в пользу правильности того же самого. Конечно, сама по себе эта ссылка не является решающей; но есть еще и тот факт, что оба они преследуют одну и ту же цель в своих тщательных исследованиях. Ведь Санчес, как и Кузанус, имел в виду, как он сам утверждает, создать в меру своих сил надежную, легко понятную науку, но не ту, что полна чудовищных и выдуманных представлений, которые, будучи чуждыми истине предмета, служат лишь для того, чтобы высветить глубокий ум писателя, а не для того, чтобы наставлять относительно предметов. Различие между совершенным и несовершенным знанием также заслуживает упоминания. Конечно, по понятным причинам Санчесу незачем приводить примеры совершенного знания там, где он хочет доказать наше невежество, но, похоже, он не полностью исключил его из своей мысли. На это указывает конец этой странной книжки, где он обещает в другой раз сам приблизиться к исследованию вещей, чтобы понять, известно ли что-нибудь и как это сделать. Этот намек в конце был бы совершенно излишним, если бы в его основе не лежало намерение заранее привлечь внимание к области совершенного знания.

Можно даже указать, какую область он имел в виду. Ведь если человек не может в совершенстве познать то, что он не создал, то он, очевидно, в совершенстве познает то, что создал, а единственная область, в которой человек действует как второй Бог, – это математика. Здесь, по мнению Санчеса, также должна существовать наука, совершенная наука, в которой, как известно, объект полностью виден со всех сторон, изнутри и снаружи. В остальном же преобладает невежество, ибо, как и в случае с Кузанусом, применима фраза: то, что мы не произвели, мы не в состоянии полностью распознать. Более того, по мнению обоих мыслителей, между бесконечным и конечным нет пропорции, а учитывая тесную связь всех вещей друг с другом, если не известно одно, то не известны и другие. Ввиду этого мы помогаем себе, делая предположения, coniectare; и это предположение, как можно показать, относится к Санчесу в той же мере, что и к опыту, поэтому, конечно, обозначает нечто большее, чем просто отрицательное «ignorare», более того, подобно предположению, которое все же должно признавать несколько взаимоисключающих утверждений равно действительными рядом с собой, обозначает полностью, как у Кузануса, утверждение, которое относительно верно, т.е. не неверно и все же истинно. Т.е. не неверное и в то же время не полностью верное, часть, момент полностью верного и в данный момент наиболее верного в сложившихся обстоятельствах.