Она меня боялась и с известных пор избегала. Я делал вид, что она пустое место и нередко подсмеивался над ней вместе с другими. И хотя тот эпизод в комнате с хламом не давал мне покоя уединенными вечерами, все же я относился к нему, как к преходящему событию, и только ждал, когда же он сотрется из моей памяти.
Маша снова сидела у окна, что‑то строча в телефоне, а тем временем я заметил, как активно мне машет Ким Бон, возвышаясь над малорослой любопытной массой съемочной группы, окружившей кого‑то.
Оказывается, они нашли видео совсем юной толстушки, которая и в свои пятнадцать мало чем отличалась от нынешней по комплекции. На видео она, жизнерадостная хохотушка, по-детски обаятельная, скромная и вежливая, давала интервью. Она говорила! Разве она нема не с рождения?
– Я так и знала, что она лгунья, – объявила Алла по‑английски. – В аэропорту, пока мы ждали вылет в Корею, с нами по соседству сидели глухонемые. Так вот она их не понимала! Она не знает их язык! Она просто молчит!
В репортаже Маша рассказывала, лихо вставляя иногда корейские фразочки, о своих картинах – без тени похвальбы и гордости, как будто речь шла о самых заурядных вещах.
– Ого! Это ее рук дело?
– Какая красота!
Картины были разнообразны: портреты, природа, космос… Но все они имели один почерк – человека очень зрелого и мыслящего, кем толстушка явно не была.
– Вот самая молодая картина… – Маша указала на небольшое полотно позади себя, но взгляд мой приковался не к нему, а к тому, что было по соседству…
Мое дыхание долго не обозначалось, мои веки забыли, что значит моргать. Соседняя картина сейчас висела в доме моей матери – та самая бирюзовая планета – аквамариновая совесть, как я ее называл… Что это значит? Я совсем не помню эту девчонку. Да, я ее категорически не помню! На выставку, где я купил картину, меня позвал старик Хо… Что за дежавю? Ах, так она вор! Она сделала копию и выдала за свой труд! Что все это значит?..
«Я больше не вижу смысла. Ни в чем, папа. Ни в чем. Зная, что ты не можешь ответить, люди оскорбляют тебя. Мучают тебя. Бросают свои черные колючие шарики и стрелы. Даже на расстоянии.
Сегодня звонила маме. А она снова была занята. Я попросила дочку – написала ей, чтоб, когда позвоню, она мне «привет» сказала. Но дочка где‑то рядом смеялась. Ей и без меня неплохо. Мама сказала, что дочь меня не помнит уже и что она, мама, так устала от всего. От моих постукиваний в телефон – «да» один раз, «нет» – два раза, «не знаю» – три…