Балкон, гордо именуемая нами «стеной», удлинялся почти во всю длину центрального корпуса. Её простор позволял собирать здесь немалое количество людей, которые могли бы в ширину выстроиться шеренгами по четыре человека. Удобное расположение прямо над центральным входом сыграло роль в её обустройстве в караульный пункт. К уходящим кверху квадратным бетонным столбам, расположенным друг от друга на расстоянии нескольких метров, были приторочены железные подвески для факелов, по три на каждый массивный столб. Их огня хватало, чтобы осветить всю «стену», но их главное предназначение было не в этом.
Захвативший наш мир туман был необычным. В отличие от других, способных возникнуть и при техногенных катастрофах, этот не имел ни запаха, ни влаги, ничего. Он оседал плотной серой завесой, сквозь которую невозможно было что-либо увидеть буквально дальше вытянутой руки.
Но огонь рассеивал завесу. Мгла, словно боясь обжечься, обступала его вокруг, трусливо уходя от ярких багровых сполохов. Пространство освобождалось от её власти примерно на пять метров вокруг. Уходящие на вылазку поисковики брали не менее трёх факелов с собой, их зажигали ещё в вестибюле, перед выходом. На балконе же факелы горели на подставках, и призрачная мгла вокруг наших стен рассеивалась, давая караульным возможность видеть хотя бы площадку напротив входа снизу.
Но это была не единственная особенность тумана. Он был словно… живым. Он пребывал в постоянном движении – медленном, ленивом; он густо перетекал по местности, и даже в те дни, когда нет ветра, нет даже слабых его порывов, мгла куда-то плыла. Словно была у неё какая-то своя дорога, какой-то только одной ей известный путь, и она его никогда не заканчивала. Постоянно текла, как мёртвая густая кровь по жилам ещё не до конца окоченевшего трупа.
А ещё мгла сводила с ума. Всякий, кто заходил в неё, словно терял себя. Разум несчастного расщеплялся на тысячи осколков, которые потом невозможно было собрать воедино. Туман давил на подсознание. Будучи пустым и призрачным, он в то же время плотно ощущался. Его можно было словно потрогать, почувствовать своим прикосновением. Он обволакивал тело, укутывал его бережно и словно с заботой, а потом проникал в голову, в разум.
Те, кто уходил в самом начале, пропадали в нём навсегда. Но однажды один из студентов всё же вернулся. Глаза его были мутными, зрачки рассеяно блуждали по векам, губы шевелились в невнятном бормотании, испуская длинные слюнявые сгустки. Бедолага постоянно трясся и чего-то боялся, боялся отчаянно, как можно бояться лишь увидев воочию саму смерть во плоти. А потом он окончательно свихнулся и умер.