Русские магазины в Израиле – это порталы. Порталы, куда ты попадаешь – ну, там колбасы купить некошерной, а может, ирисок: «Кис-кис» или «Золотой ключик», правда, «Kлючик» не всегда в наличии: он вкуснее и его быстрее разбирают; а еще бывает, ну вот как у меня например, что тебя кактус послал пустые бутылки сдать; хотя, может быть, это вовсе и не кактус был, а бабушка; правда, бабушка моя давно умерла, но ведь бабушка остается бабушкой, даже если она умерла, – это все знают; а вот что случится, когда ты попадешь в этот портал, – никто не знает. Ну потому что это портал. Как в кино, только настоящий. В моем портале, ну в том русском магазине, куда я зашел, волоча два пакета с пустыми бутылками, – за кассой сидел ты. Ты – это Бог. Очереди к тебе не было, а ты сидел за кассой и скучал. Ну потому что очереди к тебе не было. Меня это почему-то не удивило. И то, что к тебе очереди не было, – не удивило и то, что ты скучал, – не удивило. Я подошел и взгромоздил пакеты с пустой посудой на прилавок.
Сто пять шекелей двадцать девять агорот
Сдача посуды похожа на исповедь. Смертные грехи – гнев, блуд, зависть, «Карлсберг», «Макаби», «Голдстар» и «Туборг» принимают по шекелю; когда молящийся упоминает какой-либо конкретный грех, он должен ударить себя кулаком в грудь против сердца; словом и делом и в помыслах; нет таких грехов, которых Бог не мог бы простить, но если на бутылке есть сколы, она не принимается; по тридцать агорот учитываются прегрешения и железные банки, а также любые бутылки, не упомянутые выше, – да кому я рассказываю, ведь тебе известно все скрытое и открытое.

Ты сидишь за кассой и пробиваешь чеки. Я стою перед тобой, сосуд полный стыда и позора, с двумя пакетами, там есть бутылки по шекелю и по тридцать агорот, а больше у меня ничего нет; я все проебал, я знаю, что сквернословие это грех, но я все проебал; все началось, когда мне исполнилось двадцать, и я был на десять лет счастливее, чем сейчас, а потом все пошло наперекосяк из-за любви, падал теплый снег, и станцию метро «Телецентр» еще не построили, а врач скорой помощи Костя Парфенов сказал, что мы все когда-нибудь умрем, и что еще хуже, я так и не успел сказать папе, что я люблю его; а потом была черно-белая рябь, и я не пошел на похороны своей бабушки, но я бы и на свои похороны тогда не пошел; и был Моцарт – Соната № 11 часть третья,