, ну та, из этой сказочки «Проклятие белой зажигалки», а может, это и не сказочка вовсе, потому что над Масличной горой взошла звезда по имени Шемеш; а потом было время «без десяти семь» Дали, и я прожил в этом времени больше года, а больше мне сказать об этом нечего; а потом это «без десяти семь» вскрикнуло и сломалось, а ровно через двадцать девять секунд «без десяти семь» умерло; «без десяти семь» умерло от потери секунд, потому что с двадцать девятой секунды по девяносто четвертую на видеозаписи клипа была Даша, и она улыбалась, этот клип мне принес Илья, и на нем с двадцать девятой секунды по девяносто четвертую – была Даша, и эти цифры зубилом выбиты на моих зрачках; а потом я искал Дашу на улице Бен-Йехуда, улице шириною в сон, и я до сих пор не понимаю, почему ты меня не убил там, в кафе, ты – это Бог, ты убил там девочку, трахавшуюся со своим тренером по фитнесу, и мальчика, не вовремя признавшегося в любви другой девочке, которую ты тоже убил, а еще человека, пробовавшего в Китае рисовое вино, настоянное на членах тюленей и каннских собак, я не знал, что бывают каннские собаки и что бывает вино, настоянное на членах этих каннских собак, а тот человек знал, но ты убил его, а еще ты убил официантку, никогда не слышавшую о таком вине, ты многих там убил, и я не понимаю, почему ты убил их, но не убил там меня, а Стиви Уандер начал заикаться из-за тебя, ну потому что слепой Стиви Уандер видел, как ты там всех убил; вот тогда я и ответил вместо тебя на письмо шестилетнего мальчика Алекса, у которого мама плакала из-за порванных колготок, ну потому что ты же не отвечаешь на письма, ты их даже не читаешь, и вообще про колготки – это Алекс написал, ну потому что ему было всего шесть лет, а на самом деле мама Алекса плакала не из-за колготок, а из-за того, что ты не отвечаешь на мольбы к тебе, и еще потому, что отец Алекса умер от рака и открыл на небе магазин компакт-дисков прямо напротив школы для ангелов, но про школу и магазин напротив школы для ангелов я узнал потом, когда слетал вместо тебя в Прагу; а письмо от Алекса я прочитал в машине «Маген Давид», мы сдавали тебе кровь, потому что тебе нужна была доза, мы сдавали кровь в машине «Маген Давид», и высохший старик с выбитыми цифрами на руках тоже сдавал кровь, а Барбра Стрейзанд пела «Авину Малькейну», но я понял, что не дам тебе дозу, и вместо этого полетел в Прагу к Алексу, потому что Алекс был моим первым, а как говорила верующая в тебя проститутка Снежана, девочки никогда не забывают своего первого, это как первородный грех, про который ты постоянно нам твердишь, а рыжеволосая мама Алекса сразу поняла, что я это не ты, но не потому, что я продул Алексу в плейстейшен, а потому, что Богу она бы ни за что не дала, а меня звала зайти попозже, когда Алекс уснет, но я не стал этого делать, хотя мама Алекса была очень красивой и у меня моментально встал, когда она прижалась ко мне грудью, но я улетел обратно в Израиль, а над небом Праги летали выпущенные нами с Алексом божьи коровки; а еще я все время думал про тебя, ну, не про тебя, конечно, но я думал, трахнул бы ты рыжеволосую маму Алекса или нет, ну хорошо, не хочешь, не отвечай, я так и знал, что ты не ответишь, и дело тут не в маме Алекса, ты вообще никогда не отвечаешь, по крайней мере, по действительно важным вопросам, ну да бог с тобой; а дальше мне пришлось несладко, потому что банк «Апоалим» не дал мне минус, а все деньги я потратил в Праге, чтобы заплатить сантехнику, похожему на Мика Джаггера, чтобы он починил унитаз рыжеволосой маме Алекса, потому что Алекс верил в тебя и верил, что я это ты, и было бы неправильно, если б верующий в тебя Алекс увидел, что Бог не может совершить чуда и починить унитаз, а когда банк «Апоалим» не разрешил мне минус, я две недели завтракал, обедал и ужинал вечером в баре, пока не получил зарплату на твоей почте, а еще около банка «Апоалим» на улице Бен-Йехуда гарвардский профессор Авраам пел, что ты устал нас любить, ну это я звал его Авраам, на самом деле его звали Чарльз Уотсон, в общем, этот Чарльз-Авраам расшифровал твое послание в человеческом ДНК, но ему не поверили и выгнали из Гарварда, и в Израиле ему тоже не поверили, и он наливал себе водку в футляр от пенсне и пел, что Бог устал нас любить, но я думаю, что ты нас никогда и не любил; а еще мы с тобой и твоим вторым встретились потом на лавочке перед моим домом, напились и пели