Он опять медленно и рвано выпустил воздух из легких и добавил:
– Прости меня, Кирай, если хоть раз, хотя бы чем-то дал ложную надежду…
– Не дал, – произнесла я как могла твердо, хотя голос слегка вздрагивал и ноющие нотки нет-нет, но прорывались в слогах. – Вы всегда были честны со мной, генерал.
– Давай на ты. Мы же теперь друзья?
Он ждал, а я не могла выдавить, выцарапать из себя эту жуткую фразу. Слишком уж она была мне чужда. Слишком было тяжело признать это вслух.
Но я смогла драться с тварями, несмотря на первобытный, животный страх перед ними. Смогу и это.
У меня все получится.
Я прочистила горло и произнесла:
– Да. Мы друзья.
И стало чуть легче.
Словно я выпустила наружу то, что внутри царапалось и болело. То, что оно оставило – вывернутые, обожженные внутренности – не заживало. Но, по крайней мере, я смогла все осознать и отказаться от глупых надежд.
Снова. И, хотелось бы верить, уже окончательно.
Не знаю почему, но это решение и понимание еще больше настроило меня на эксперимент Остафьева. Хотя должно было вроде бы наоборот. Я ведь решилась на него ради Града, на что-то надеясь, несмотря ни на что…
Я улыбнулась через силу – буквально мышцами растянула губы и сказала:
– Спокойной ночи, генерал. Я буду воевать в рядах лесников. Натренируюсь так, что многим дам фору.
– Даже не сомневаюсь, Кирай. Спокойной ночи.
Он крутанулся на пятках и резко скрылся в потемках.
Я еще немного постояла снаружи, подышала свежим ночным воздухом, воспринимая мир вокруг, как нечто поразительное и непривычное. Но такое родное и такое желанное!
Где-то далеко ухала сова, в небе то чирикали птицы, а то резко замолкали на какое-то время.
Деревья покачивались от ветра, словно медленно танцевали и помахивали ветками в ритме.
Ветер впечатывался в лицо, убирал пряди волос и швырял их назад – будто не мог понять, как мне больше идет. Ощупывал тело пальцами, как массажист и вдруг затихал, оставляя прохладу.
И я неожиданно осознала, почему так рвалась в эксперимент Остафьева, несмотря на все, что сказал Сиолилан.
Я очень хотела, чтобы все это снова и уже навсегда принадлежало людям.
Колючки снега на лице, от которых все горит и мерзнет одновременно.
Запах прогретой на солнце хвои, который будто расправляет легкие так, как еще никогда.
Солнце… теплое, жаркое, щекотное на коже и даже жгучее, если сгорел…