Толпа мигом смокла, едва Аркадий III показался в поле зрения. Он выставил вперед ладонь, и тем самым как будто заткнул рот каждому мирянину. И ведь здесь не было никакой магии за исключением популярности.
Когда площадь погрузилась в тишину, верховный понтифик положил морщинистые руки на парапет. Выглядел уверенно, и лишь глаза выдавали его потерянность. Старик не доверял заговорщикам, его пленившим, и опосля растерял всякую надежду на собственное завтра. Увы, поворачивать назад было поздно.
Что хуже, попросту некуда.
Роковой спектакль уже начался. И Аркадий III был призван сыграть в нем главную роль. Роль всей своей жизни.
Он собрал воедино свою волю и громогласным словом окатил площадь. Благо, колоннады, огибавшие открытое пространство по обе стороны, способствовали лучшей акустике. Верховного понтифика не услышал бы только глухой.
– Цим! – Папа обращался к своему народу именно так, не разделяя Вечный Город и людей, что его населяли. – Мы приветствуем тебя!
В понятие «мы» что этот старик, что его предшественники вкладывали не только себя, но и Свет с Тьмой. Давняя традиция Святого Престола.
Мирянам очень бы хотелось поднять ор. Каждому из них. Докричаться до Аркадия III, чтобы тот ответил на вопрос, мучивший его, отдельно взятого гармониста. Но беспочвенный ореол святости, который выстроился вокруг фигуры в белоснежных одеждах, не давал толпе перебить понтифика.
– И мы чувствуем твои стенания, твои сомнения, твоё непонимание событий этого дня. Позволь же нам умалить эту боль и пролить свет истины на тьму, в которой Западный Аштум жил столько веков. С тех самых пор, как раскололся Прежний Мир. Здесь, в этих самых холмах, – вещал Аркадий III.
Человек в синем оставался недвижим. И тем не менее, в любой момент был готов перейти к решительным действиям – чуть что не так. Террорист внимательно слушал каждое слово пленного старика. Следил, чтоб от их договоренности понтифик не ушел ни влево, ни вправо. А где-то и направлял, держа особую ментальную связь с Папой.
– Этот день войдет в историю Аштума как первый, открывающий эпоху Семи Лун. Время, где больше нет места мракобесию, давешним заблуждениям, ереси. Нет места Свету и Тьме. Нет места Церкви Равновесия. Ибо вся наша вера – это ложь.
Уже на этих словах толпа должна была освистать Папу Цимского. Закидать безвольного старика тухлыми помидорами, облить помоями, обдать проклятиями, принизить последними площадными словами. Но горожане молчали. Они не верили своим ушам. Ибо то, что довелось услышать, шло из уст самого верховного понтифика.